Книга Дочь атамана, страница 65 – Тата Алатова

— Я устала бояться великого канцлера, — ответила мадемуазель Вебер решительно, — и устала все время прятаться. Разве же это жизнь, Александра Александровна? Если вы и вправду готову предоставить мне кров, то я немедленно последую за вами. Вы у меня будете самой модной барышней в империи!

— Да ведь я вовсе не модница, — призналась Саша, которой очень понравились и эта решительность, и сама мадемуазель Вебер — мужественная, не утратившая в скитаниях природной живости. — Но с вами готова ею стать. В таком случае, по рукам. Вы собирайтесь, а я сегодня же пришлю за вами экипаж. Больше вы не будете ни в чем нуждаться.

На обратной дороге Сашу раздирало столько чувств разом, что она словно стала ниже ростом. Уменьшилась под ворохом самых разных ощущений.

Ярче всего была злость — впервые в жизни она едва не ненавидела своего отца.

Почему он не забрал, не выкрал, не увез Катеньку Краузе из отчего дома?

Почему не удержал себя в руках и почему воспользовался ее невинностью, поставив в такое ужасное положение?

Почему не обвенчался с ней у первого попавшегося священника?

И почему не вмешался дед?

Страшное подозрение закралось в душу: неужели папа начал ухаживать за дочкой великого канцлера, лишь бы насолить старому врагу? Неужели он и не собирался связать свою судьбу с судьбой ее мамы?

Тогда отчего же он скорбит уже более двадцати лет?

Или это не скорбь, а угрызения совести?

Более всего ей хотелось узнать, что у отца были самые чистые намерения, да только обстоятельства оказались сильнее юных влюбленных.

Маму было так жаль, будто она была Сашиной подругой, сестрой, дочерью. Будто они росли рука об руку из года в год, и потеря оказалась невосполнимой, громадной, ужасной.

Как понять, отчего отец оставил маму в такой беде? Как узнать, что случилось?

Уж скорее бы дед ответил на ее письмо — Саша истово надеялась, что он сможет пролить свет на тайны прошлого.

А если нет… придется отбросить всякую жалость к отцу и спросить его обо всем прямо.

Позади всхрапнула лошадь, и Саша торопливо оглянулась, проверяя, не взбесилось ли и это животное под Михаилом Алексеевичем, как было утром.

Однако кобыла только недовольно фыркала и терпеливо продолжала нести своего ездока.

Саша снова припомнила вчерашнее и едва подавила тяжкий вздох.

Воспитание подняло ее руку с плетью — а воспоминание о старике лекаре остановило удар.

Лядовы всегда чинили правосудие лично — не перекладывая эту тяжкую ношу на чужие плечи. Таков был ее дед, таков отец, и таковой видела себя Саша. Она же не нежная барышня, а дочь вольного атамана, который держал своих людей в милости, но и в строгости. Иначе давно потерял бы власть над свободолюбивыми буйными войсками.

Но Саша дрогнула, постыдно дрогнула — лишь потому, что помнила, в какую молотьбу попал старый лекарь по доброте своей. Все его преступление — спасение одного младенца, а награда — долгое заключение и служба ненавистному канцлеру.

Поэтому она сразу поверила, что Михаил Алексеевич не своей волей покорился канцлеру, легко вообразила, что и у него тоже не осталось никакого выбора.

Если бы не печальная история лекаря, Саша всенепременно выгнала бы Михаила Алексеевича взашей — разве можно держать подле себя предателя?

А теперь она страшилась, что о ее постыдной слабости узнает отец, — о, как легко представить всю глубину его разочарования!