Книга Тетушка против, страница 154 – Тата Алатова

Рауль мог бы найти дорогу сюда с закрытыми глазами — как часто он приезжал после долгих возлияний или бурных ночей, желая припасть к чему-то благостному и доброму.

Над выгоревшей черепицей слабо вился дым — значит, верный Мартен уже развел очаг.

Рауль прошел по каменной террасе. На скамье лежала забытая книга сонетов, заложенная пером, а рядом — покрытая разноцветной шерстью лежанка. Читал своим котам на ночь?..

Ему открыл сухонький, как вяленая оливка, старик в поношенном камзоле поверх ночной рубахи, шерстяных чулках и войлочных тапочках. Вытаращил глаза:

— Ваша светлость? Уж больно вы рано… или поздно. Ни так ни сяк! — он открыл дверь пошире, пропуская гостя в тесную прихожую, где на вешалке рядом с неаккуратно залатанной рясой соседствовал охотничий плащ.

— Наш-то, — подсвечивая лестницу тусклым кристаллом света, монотонно и доверительно заговорил Мартен, великий ворчун, эконом и камердинер в одном лице, — давеча помирать собрался.

— Быть не может!

— Может, может, если жареным каплуном объесться. Лег, стало быть, на кровать и говорит слабым голосом: «Последний час настал, мой верный друг. Позови же быстрей меня исповедовать отца… Нет, Франциск вороват, Филипп трусоват, Винсент кривоват… Ни одной приличной рожи не найдется, чтобы отойти спокойно в мир иной… А не осталось ли у нас еще чего вкусного на кухне?» Так и выжил, стало быть.

Рассмеявшись, Рауль вошел в небольшую спальню, которую почти целиком занимала далекая от аскезы кровать с балдахином. Франсуа спал в центре, на его животе и груди свернулись клубком две кошки. Из-под одеяла выглядывала пятка в полосатом вязаном чулке.

На стене висело расписание постов, исправленное Раулем там и тут.

— Ваше преосвященство, — громким шепотом позвал Мартен, — прибыл граф Флери. Прилично одет и трезвый.

— И покарают его грешную голову громы небесные… — грозным, хорошо поставленным голосом отозвался святой отец, всхрапнул, а потом резко сел на кровати. Кошки посыпались на кровать и с громким мявом прыснули в стороны. — Рауль? Разве ты не должен быть в замке, предаваться размышлениям о бренности бытия?

— Замок рухнул и сгорел, — признал Рауль, опускаясь в продавленное кресло.

Франсуа погрозил ему пальцем и снова упал на подушки.

— Я не отпускаю грехов до завтрака… Замок-то тебе чем помешал? Так скучно было?

— Я случайно, — рассеянно отозвался Рауль, по-прежнему погруженный в собственные раздумья. — Да и черт с ним, с замком, кому какое дело. Случаются вещи и пострашнее.

— Не богохульствуй, сын мой, — сонно проворчал епископ. — Что может быть страшнее потери фамильного наследия?

— Я женюсь, святой отец.

— Эта новость и не новость. Как там звали твою невесту? Жюстина? Жюльетта?

— Жозефина. И женюсь я на ее почтенной тетушке.

— На ком?

Тут Франсуа снова сел, нащупал под подушкой митру и водрузил ее поверх ночного колпака.

— На Пруденс Робинсон.

— Пруденс, Пруденс, что-то знакомое… А! Не та ли эта жестокосердная экономка, которая пытает горничных каленым железом?

— Она самая.

— Раз трезв в семь утра — должно быть, великих достоинств особа, — ухмыльнулся Франсуа, устраиваясь поудобнее. — Мартен, тащи сюда кофе, да себе тоже свари!

— Туточки, ваше преосвященство, — откликнулся слуга, успевший незаметно уйти и незаметно вернуться. Он выдал каждому по кружке кофе, не обделив и себя, и уселся прямо на краешек постели, блестя глазами от любопытства. Рауль перевел взгляд с одного веселого лица на другое и вздохнул.