Книга Чокнутая будущая, страница 108 – Тата Алатова

Я кивнула, хоть он и не смотрел на меня, но голос меня уже не слушался. Взяв свою кофту, я допихала блокнот в сумку и направилась к выходу, ничего не видя перед собой.

В голове отрывочными завихрениями кружились все трагические женские персонажи мировой культуры разом: от Клеопатры до Анны Карениной. А потом и земля закружилась, выдернув меня прямиком из финала «Госпожи Бовари». А прежде с землей такого никогда не случалось, разве что в далеком детстве, когда Гамлет Иванович подкидывал меня в воздух.

Не сразу удалось сообразить, что это Антон подхватил меня на руки вместе с кофтой, сумкой и многочисленными книжными страдалицами.

Мы были одного с ним роста, и таскать меня – не самое полезное для спины занятие, учитывая, что Антон мало походил на атлета.

Испуганно притихнув, я даже живот втянула, чтобы меньше весить, но вряд ли это так работало. А потом земля вернулась на место, а Антон остался все так же близко.

Мы оказались в кресле за его столом – вернее, это Антон в кресле, а я на коленях Антона.

Головокружительный кульбит.

– С ума сошел? – растерянно возмутилась я. – А если грыжу заработаешь?

– Где твои жестокость и эгоизм, которые так нравились мне? – вопросом на вопрос ответил Антон. И – ой-ей! – давненько в его голосе не звучало таких злобных интонаций.

– Я довела тебя до мазохизма? – поинтересовалась я печально.

Он отнял у меня сумку и бросил ее на стол. Туда же полетела кофта.

Лишившись всей своей поклажи, я пообещала себе: еще пару секунд, не более, посижу себе спокойненько. Антон так вкусно пах и был таким удобным.

– Хуже. – Он откинулся в кресле, заложив руки за голову.

Не удерживал, как будто точно знал, что меня словно приклеили.

– Ты довела до мазохизма себя. Что за сцену умирающего лебедя ты тут разыграла?

– Умирающий лебедь – не сцена, а хореографическая миниатюра, – пробормотала себе под нос, глубоко уязвленная.

Я тут! А он!

Вот и старайся во благо других людей, никаких аплодисментов и благодарностей.

Между прочим, я несколько дней собиралась с духом, чтобы совершить возвышенный акт самопожертвования во имя светлого будущего Антона. И у меня почти получилось – еще несколько метров, и я бы красиво покинула его, осыпанная ослепительным сиянием своего великодушия.

Антон насвистел – довольно точно и насмешливо – всем известную мелодию Чайковского, правда, почему-то из танца маленьких лебедей. Я невольно фыркнула, уж очень она не подходила пафосу момента, а потом, опомнившись, скорбно нахмурилась.

– Мирослава, давай все сначала. Тебе нужно побыть одной и все обдумать?

– Угм.

– Ты хочешь расстаться со мной?

– Угм.

– Ты хочешь остаться со мной?

– Угм.

Что?

Погодите-ка. Кажется, он меня совсем запутал.

– Какие иезуитские экспресс-курсы ты окончил? – спросила я подозрительно.

Его глаза весело блеснули.

Обратный процесс перетекания из манекена в человека начался, и от этого невероятным образом в меня саму будто вливалась энергия. Теплая-теплая. Солнечная-солнечная.

Плохое настроение, так долго грызущее мою печень, как ветром сдуло.

Ну, привет, игривая и самым неожиданным образом возбудившаяся Мирослава.

Я повернулась так, чтобы лучше видеть его лицо. Привычно пощекотала под подбородком. Утро. Щетина появится после четырех часов дня. Плюс-минус.

– Думаешь, ты тут самый хитрый? Но не получилось ли так, что ты надул сам себя? – вкрадчиво спросила я и вдруг лизнула верхнюю губу Антона.