Книга В самом Сердце Стужи. Том III, страница 38 – Александр Якубович

— Почему ты говоришь, что они самые жадные? — удивилась я.

— В общине ходят разговоры, что голытьба нахапала дармовой земли, которую не сможет распахать. Столько набрали, что барону пришлось даже волов заказывать, дабы затея его не пошла прахом, — чуть подумав, ответил Арчибальд.

— И кто такое треплет?

Видимо, что-то в моем тоне Арчибальда напугало, потому что мужчина тут же поджал губы и опустил подбородок, будто приготовился драться.

— Вы не думайте, миледи, — начал заместитель. — Мы, дружина, доверяем милорду, он был нашим командиром задолго до этого дня и его решения всегда шли на пользу людям. Они говорят это всё не от большого ума. А будут трепаться и дальше, мы их с парнями мигом…

— Арчибальд, — холодно перебила я мужчину. — Твоя госпожа спросила, кто это треплет? Кто позорит моего мужа и твоего лорда подобными разговорами, такими гадкими домыслами? Они ведь говорят, что крестьяне барона за бороду ухватили и деньги с него трясут, а он и рад раскошелиться, так?

А я ведь предупреждала Виктора, но он меня не слушал. Община — дело темное, временами даже мрачное. Не просто так я прожила свою жизнь простолюдинки на отшибе села, в маленькой землянке, и не просто так я умерла в одиночестве, потому что никто даже не заглянул проверить, как дела у одинокой женщины.

Я не смогла в той жизни стать частью крестьянской общины. У меня были кое-какие навыки из прошлых жизней, но одного взгляда на мои тонкие кисти, длинные пальцы и узкую талию хватало, чтобы понять, что я либо дочь разорившегося аристократа, либо беглянка. К труду непригодная, детей рожать — тоже не слишком сподобна, иначе бы уже нашла себе угол, куда прибиться. Жизнь общинников тяжела, трудна и временами вовсе беспросветна. От этого крестьяне бывают не только хмуры, но даже жестоки, а суждения их резки и крайне прозаичны. Видя перед собой только бесконечную пахоту, плетение корзин и снегоступов, собирая всю жизнь хворост и занимаясь мелкими ремеслами ради выживания, эти люди очень явственно чувствовали, где у кого прибыло, а где — убыло. Им ничего не дается легко, и уж тем более — даром. Самые беззащитные и самые используемые, общинники научились жить, глядя на мир с прищуром, подозревая всех и каждого, и чаще всего оказывались правы.

Так что сейчас великодушные реформы, которые проводил барон Гросс — а я считала моего мужа именно реформатором, ведь его решения уже стали вступать в силу и приносить первые плоды в виде того же увеличившегося потока пушнины с севера — они воспринимали как недальновидность и неумение распоряжаться деньгами.

— Миледи, этих людей убедить невозможно, — начал Арчибальд.

— Ты крайне наивен, если считаешь, что я собираюсь объясняться пред чернью, — шикнула я на заместителя моего мужа, отчего лицо Арчибальда вытянулось от удивления. Такую меня он еще ни разу не видел, да и я свой норов в Херцкальте в полной мере не демонстрировала.

Потому что я не была уверена в том, насколько крепко мое положение, но события того вечера все расставили по своим местам. Барон Виктор Гросс был не просто заинтересован в своей молодой жене, как в писаре и компаньоне для бесед, я увидела, что этот мужчина в меня влюблен.

А еще я поняла, что вполне готова ответить взаимностью на чувства этого удивительного мужчины, ведь признание со стороны Виктора сейчас значило для меня невероятно много. Не только и не столько потому, что я хотела сохранить свое положение и свой текущий статус, а потому, что мне было важно отношение Виктора. Это был удивительный путь, на который я ступила впервые за десять жизней, и хотя я не знала, куда меня приведет эта дорога, я планировала пройти его до конца. Так что я точно не позволю неграмотным крестьянам или того хуже, крепостным, срамить имя моего мужа.