Книга В самом Сердце Стужи. Том II, страница 97 – Александр Якубович

— Вы верите в чудеса, препозитор? — тихо спросила я Петера.

— Господь наш каждое утро являет нам чудо рождения нового дня… — с улыбкой начал молодой жрец.

Ему было неудобно. Лавка слишком узкая для огромной фигуры Петера, но он, словно пичуга, пристроился с краю, лишь бы не стеснять меня.

— И это есть величайшее свидетельство воли Алдира к жизни всего сущего… — продолжила я за Петером.

— Это не слишком популярная проповедь, миледи, — заметил Петер. — Вы изучали богословие?

— Я бываю в храме только на большие служения, — ответила я так же, не задумываясь, как до этого говорил и Петер.

В этой жизни я не бывала в храме. Я всегда вслух говорю только о текущей жизни. Раскрытие сути моей трагедии ведет только лишь к бедам, люди не способны это принять, в этом нет божьего промысла или смысла. Так это видят окружающие.

— Я был уверен, что вы готовы были стать послушницей до свадьбы, — продолжил говорить жрец. — Сила вашей веры…

— Моя вера не сильна, не настолько, — покачала я головой. — И в храм я идти не планировала. Мне нет места рядом с Алдиром и под дланью его. Это вы должны уяснить раз и навсегда, препозитор. Такова единственная возможная истина.

— Я запомню ваши слова. Однако наш господь все равно следит за вами, — кивнув головой, ответил жрец. — И Отец охотно откликается на ваши молитвы, я сам был тому свидетелем. Даже если вы не произносите их вслух.

— Поэтому я и спросила, верите ли вы в чудеса, препозитор, — с горькой усмешкой ответила я, переводя взгляд с алтаря на Петера.

Жрец в этот момент вздрогнул, попытался убрать руки, но я только крепче взялась за пухлую ладонь жреца, не позволяя ему отстраниться.

— Знаете ли вы, препозитор, это чувство глухой тревоги, уничтожающее волю к жизни? — спросила я.

— Такова природа человеческой сути. Уныние есть обратная сторона радости, только и всего. Нельзя быть вечно счастливым, — ответил Петер.

— Но если я скажу, что можно быть вечно несчастным? Если даже смерть не освобождает от скорби?

В этот момент жрецу пришлось помолчать, дабы обдумать свой ответ. Он всегда был одинаков, Петер. Что сейчас, что спустя сорок лет другой жизни, беседы с ним исцеляли меня, давали чувство покоя. Вдумчивый и внимательный, он всегда мог найти правильные слова для любого человека и ситуации. И именно поэтому он стал верховным проводником воли и учения Алдира.

— Это крайне безрадостное существование, миледи, — покачал головой Петер, отводя взгляд. — Но счастье подобно красоте. Оно всегда в глазах смотрящего. Если же человек живет, словно скотина, словно лошадь, на чьи глаза натянули шоры, как способен он увидеть что-то, кроме единожды избранного пути? Об этом чуде вы спрашивали? О чуде прозрения?

Нет, он меня определенно пугал. Его нечеловеческая проницательность, способность читать меж строк саму суть происходящего, будто Алдир стоит за его плечом и нашептывает истину. Петер, молодой Петер, а не умудренный старец и верховный жрец Петер, сейчас сказал то, что даже не мог до конца понять.

Была ли я лишь скотиной, неспособной выйти из колеи собственных горестей? Или же я все же была человеком, способным на проявление воли и стремления к жизни, как того требовал от нас Алдир? Может, я так и не смогла найти ответов в прошлой жизни, так и не получила откровения или божественного намека, только лишь потому, что не желала жить очередную жизнь? Мой взгляд всегда был обращен в сторону смерти, в своем чудовищном высокомерии и страдании я даже как-то позабыла о такой простой вещи, как сама жизнь. Она не казалась мне целью — лишь способом найти ответы, найти мою персональную дорогу к смерти.