Книга Сдалась орку по собственному желанию, страница 8 – Мария Авенская

«ВАЛИ К ОРКАМ»

Нет, ну честно…

Какой же надо быть скотиной, чтобы не просто пожелать мне счастья личной жизнью, но ещё и написать это на моей двери.

Я постояла. Вдохнула. Выдохнула. Подошла к двери, вытерла надпись рукавом и разревелась.

Слёзы капали, как из дырявого ведра. Потому что когда ты всю жизнь кому-то доказываешь, что ты не опасна, не ведьма, не уродка, не шпион эльфов, а потом тебе говорят "вали" — это бьёт. Даже если ты притворяешься, что не бьёт.

А потом я вытерла нос о подол, собрала узелок с тем, что осталось (то есть хлеб, нож, пара монет, сарафан), и пошла.

Шла по пыльной дороге. Платок на голове, спина прямая, как у последней княжны, которую тоже гнали вон. На подходе к лагерю орков за околицей я на секунду засомневалась. А вдруг и они пошлют?

Но стоило мне ступить в круг из камней, как из одного из чумазых шатров выглянул Угрюмый и крикнул:

— Мэл пришла!

И дальше началась суета, которую я не ожидала вовсе.

Меня не то что не послали.

Меня усадили. Подложили бочонок вместо табурета. Старший орк вынес шерстяной плед (с запахом дыма и хмеля, но всё же тёплый). Другой сунул в руки миску с чем-то горячим, похожим на тушёную капусту, но с мясом (надеюсь).

— Ты плакала? — спросил Рагхар, сев напротив.

Он подложил под мою спину шкуру.

— Нет, — фыркнула я. — Это аллергия. На идиотов.

— У тебя сильный приступ, — мрачно констатировал он.

— Да, мне теперь к вам прописали. Навсегда.

Я ковыряла ложкой в миске, пока он смотрел. Не на еду — на меня.

— Почему вы вообще… остались? — не выдержала я. — Вам же ясно дали понять: не ждут.

— Ждут, — коротко сказал он.

— А куда путь держите?

— Ищем пустые земли, чтобы заселиться. Устали скитаться.

К вечеру ветер переменился.

Сидели мы у кострища, за спиной — шатры, у ног — пустая миска, а небо стемнело до цвета чернил.

Рагхар бросал в огонь щепки и что-то мурлыкал себе под нос. Я спросила:

— Ты всегда был таким… угрюмым?

— Я — самый весёлый у нас, — буркнул он. — Улыбаюсь, когда рублю врагов.

— Романтик, — кивнула я.

Внезапно Угрюмый резко встал. Вдали вспыхнуло пламя.

Секунда — и я поняла: это не костер. Это горит крыша. Моя. Мой дом.

Я вскочила, уронив плед. Рванула к дороге, но меня остановили руки Рагхара.

Он схватил меня за плечи, крепко, не больно, но так, что я не имела возможности вырваться.

— Тебе туда нельзя, — сказал он.

— Но мой дом горит!

— Он уже не твой. Он их. Пусть сгорит.

Я дёргалась, кричала, била кулаками в грудь этого зелёного медведя, а он стоял, глядя на огонь и шептал:

— Пусть сгорит. Зато ты цела.

Проснулась я от тишины. Редкой, густой, как сливки. Такой, в которой не слышно даже собственных мыслей — только дыхание.

Над головой чёрный тканевый полог, пахнущий дымом и чем-то терпким, степным. Под щекой — мягкая шкура, под локтем — жёсткий валик. Тело впервые за двое суток не вздрагивает от каждого шороха: рядом безопасно.

Это про Рагхара.

Он сидел у выхода, силуэт на фоне предрассветного неба — широкие плечи, голова, чуть склонённая к костру. Он палкой поводил углём в золе, будто пишет на земле что-то, что может прочитать только он и ветер. Костёр шипел, в пологе гулял прохладный поток, и я подумала: «Вот бы так — всегда».

Потом вспомнила надпись на своей двери, огонь, взметнувшийся рыжей гривой, и как Рагхар держал меня, пока горел дом. «Пусть сгорит. Зато ты цела». И снова стало щемко — но не так, как вчера: щемота была с тёплой серединкой.