Книга Хозяйка заброшенного поместья, страница 44 – Наталья Шнейдер

Мерный стаканчик обнаружился под пергаментом, перевязанным бечевой, который закрывал горлышко бутыли. Под стаканчиком была обычная притертая пробка. Я открыла ее, понюхала. Резкий запах камфарного спирта перебивал все остальное, но еще мне почудился мед и анис. Может, просто почудилось. Бутылка была почти полной. Я еще раз принюхалась, капнула на ладонь, лизнула. Ну и гадость! Одновременно и приторно-сладкая, и невыносимо горькая.

Я еще раз осмотрела бутылку, обнаружила на этикетке кроме рекомендаций написанные от руки фамилии врача и аптекаря. Ни они, ни подписи мне, разумеется, ни о чем не говорили.

— Да, ты это с собой привезла, когда сюда вернулась, — подтвердила Марья. — Сказала, доктор от головных болей и бессонницы прописал.

Значит, в бутылке именно то, что и должно быть. Неплохое обезболивающее, снотворное и, как ни смешно, действительно средство от кашля и расстройства кишечника. Конечно, я бы предпочла что-то менее опасное и не вызывающее привыкания, но выбирать не приходится.

Петр оборвал стон, когда я зашла в людскую.

— Барыня, вы бы отпустили меня. За доброту спасибо вам, и что отогрели, век не забуду, что бы там злые языки ни... — Он испуганно посмотрел на Марью, грозившую ему кулаком. — Да только мы люди простые, лежать не привыкшие.

Я покачала головой.

— Сколько тебе лежать, я не знаю, посмотрим, как поправляться будешь.

— Тогда мне хоть на руки поглядеть. Может, мне и поправляться незачем, калека-то...

Он не договорил, но я и так поняла. Пенсии по инвалидности в этом мире не предусмотрены, а у него и семьи нет. Но обнадеживать раньше времени я тоже не могла.

— Все в руках Божьих, Петруша, — пришла мне на помощь Марья. — Молись, глядишь, и не оставит он тебя. А я нынче же пшеницу возьму да мед, на перекресток отнесу и там оставлю, чтобы хвори за ними-то ушли.

Пожалуй, не стоит мне вмешиваться в подобное «лечение». Петр успокоится, Марья при деле будет и не станет порываться бедолагу растирать всякой гадостью.

— Посмотришь на руки, но вечером, — сказала я. — До вечера повязки я снимать не буду, чтобы отогрелся ты как следует. Болят?

Петр кивнул.

— Тогда лекарство выпей.

— Вот уж точно «горик», — скривился он, проглотив.

— Да уж не горьче водки-то, — вмешалась Марья.

Конюх открыл было рот и закрыл — видимо, тоже уже знал, что спорить с ней бесполезно.

— Иди, касаточка, — сказала мне нянька. — Я за ним пригляжу. И чаем напою, и прослежу, чтобы повязки не снимал. А ты отдохни пока.

Какое тут «отдохни»? Мне нужно замазать трещины в печах. Навесить засов на дверь. Потом законопатить все оставшиеся окна и придумать, что можно сделать с выбитым в галерее. Не забыть про хлеб! Осмотреть двор и ледник. Еще я вчера про ящик для компоста думала... Только успевай поворачиваться!

Дрова в печи уже рассыпались углями. Самое время распределить их равномерно по поду, чтобы пока прогревался. А в это время заняться другими делами.

Значит, выкопать известь из сарая и, раз уж все равно выйду на улицу, осмотреть двор. А то что это такое — живу и сама не знаю, что у меня и где.

Надевать толстенную и тяжеленную шубу, чтобы копать землю и лазить по погребам, не хотелось. Так что я ограничилась тем, что накрутила платок под юбками на манер длинной набедренной повязки, еще один надела на голову и другой на грудь крест-накрест. Надо бы поискать в кладовке сукно да сшить куртку. Если вспомню, как кроить, конечно. Впрочем, наверняка в маменькином будуаре и руководства по кройке и шитью найдутся. Вот только фасончики в них вряд ли созданы для рабочей одежды.