Книга Переполох в Академии Сказок, страница 53 – Анастасия Гудкова

— Лушенька, вот вы где! — воскликнула старушка, появляясь на крыльце. И как-то даже вздохнула с облегчением, будто бы думала, что гости ушли, не простившись. За ней вышел Петр, как и давеча, тяжело шаркая ногами, склонившийся под тяжестью прожитых лет. — У меня завтрак поспел, блины со сметанкой.

— Блины со сметанкой это хорошо, — подмигнул Луше Богумил.

Вот уж кто долго себя ждать не заставил, в два шага у двери избы оказался, скользнул голодным ужиком внутрь, а уже через мгновение оттуда донесся его голос:

— И малиновое варенье! Вот, спасибо!

Марфа всплеснула руками, засмеялась, бросилась наливать чай. По пути лишь крикнула:

— Поспеши, Лушенька, пока блиночки еще горяченькие!

А ведьма смотрела на Петра. Тот стоял, неотрывно глядя на поленницу, и по щекам его катились слезы. Лукерья погладила старика по морщинистой руке и скрылась в избе, надеясь, что не все еще блины скрылись в теле Богумила. Главное, чтоб и Горынычу окорока хватило.

После завтрака Луша и Марфа искали лоскутки. Ведьма решила, что проще всего поселить душу Снегурочки в куколку: так и не растает, и не замерзнет. Старушка, не веря своему счастью, то плакала, то смеялась, не забывая перебирать сундуки, чтоб отыскать самые нарядные тряпочки, какие только были. Луша не торопила, в таком деле спешка ни к чему. Когда все было готово, принялись за шитье.

В это же время Богумил и Петр отправились в огород, давно заросший без крепкой мужской руки. Пусть лето было в разгаре, да только и чары колдовские у Богумила никто не отбирал. Не слушая робкие возражения старика, он споро вскопал неподатливую землю, посеял все, что нашлось в запасах у Петра, а потом что-то пошептал. Старик и охнуть не успел, а в огороде у него колосились зеленые ростки, ничуть не хуже, чем соседские. И ни единого сорняка, как Богумил сказал, неча попусту спину гнуть. Воротились мужчины как раз к тому времени, когда Луша и Марфа дошили куколку.

Вышла она такая нарядная, что старики, обнявшись, прослезились: белолицая, чернобровая, с алыми губами и синими, будто озера, глазами — Луша расстаралась. И платье ей Марфа сшила, алое с золотом, чтоб не хуже, чем у царевен каких.

Для таинства колдовского нужна была тишина и уединение, оттого Лукерья попросила оставить ее одну и не входить, пока не позовет. Старушка всхлипнула, Петр заботливо приобнял ее за плечи и вывел прочь. А сын Ивана-царевича чуть задержался.

— Справишься? — тихо спросил Богумил.

— Должна, — кивнула Луша. В первый раз ей было боязно, хоть и видела она, как справно у бабки выходит.

А богатырь неожиданно взял ее руки в свои, прижал к груди, согревая, и Лукерья почувствовала, как наполняет ее чистая древняя сила.

— Что это? — охнула она, не решаясь отнять руки.

Богумил лишь подмигнул, отпуская, и скрылся за дверью. Луше показалось, что на прощанье он ободряюще шепнул:

— Я рядом.

Тянуть дальше было некуда. Вот и в комнате никого, и кукла готова, и слова заветные на языке крутятся, на волю просятся. Сталбыть, пора. Ведьма закрыла глаза. В одной руке она держала тонкую иглу с белой нитью, другой касалась куклы. И зазвучали древние слова, завертелось все вокруг пламенным вихрем. А хрупкая рыжая ведьма стояла, будто и не замечала ничего, лишь говорила, не прерываясь, чтоб колдовство не нарушить.