Книга Кровь богов и монстров, страница 17 – Люсинда Дарк

Я освобожу ее от оков, которые приковывают ее к Преступному миру, и убью любого, кто встанет у меня на пути.

Кэдмон откидывается назад, на подушки дивана, переводя взгляд с меня на Кайру и Теоса, а затем через наши плечи, без сомнения, на нашего последнего брата. Каликс, к моему удивлению, хранит молчание, слившись с тенью у стены. Он не издал ни звука с тех пор, как начался этот разговор, и я думаю, что он наблюдает за Кэдмоном и Офелией не только глазами. Из нас троих именно он видит больше, чем способен воспринять обычный взгляд. Надеюсь, он разглядит хоть что-то, что сможет нам пригодиться.

— Боги — это вовсе не Боги, — говорит Кэдмон, повторяя то, что ранее сказала Кайра. — Мы пришли сюда из другого мира, в котором мы не были самыми могущественными.

— Почему? — Теос огрызается. — Зачем вы пришли сюда?

Я продолжаю молчать, мне интересно услышать ответ.

— Была война, — тихо говорит Кэдмон. — Наше Королевство… оно рушилось. Другие существа, намного более могущественные, чем мы, которые могли контролировать больше, чем мы могли — не только погоду, но и саму структуру мира, прорвались сквозь океан, в котором наш народ построил наше общество. Наши города рухнули. Наши люди тонули, горели, умирали.

Чем больше он говорит, тем более отстраненным становится его взгляд, жизнь в его глазах угасает, как будто он заглядывает глубоко в свое прошлое и находит там только тьму и ужас. Я уже видел такой взгляд раньше — узнал его в самом себе, когда впервые посмотрел в зеркало после того, как Азаи убил мою мать. Я отсекаю эту мысль прежде, чем она успеет всплыть в памяти.

— Это все равно не объясняет, как вы оказались здесь, в этом мире, — тихо говорит Кайра.

— Я не могу сказать ни как, ни почему два мира оказались связаны, — отвечает он. — Но когда последние из нашего народа собрались в последнем городе — выжившие стекались со всех сторон, а наша магия вспыхивала ярче прежнего, напитанная страхом и надеждой тысяч — ткань нашего мира разорвалась, и между пространствами открылся разлом. В то время Трифон только стал королём. Его отец пал в боях с теми существами. Он повёл нас — тех, кто выжил — в этот разрыв. Он верил, что любое место будет лучше, чем то, где нас почти стерли с лица земли.

Тогда Трифон оказался прав. Потому что теперь они были здесь, в этом мире, и они больше не были истребляемым видом, а хищниками на вершине пищевой цепочки, правящими всеми остальными. Однако я держу свои мысли при себе, ожидая, когда Кэдмон закончит, даже когда моя кровь кипит от ярости. Боги пришли в этот мир и захватили его, солгали населению о своем величии, и ради чего? Ответ, я подозреваю, очевиден.

Зачем народу, преследуемому и доведенному до крайности существами более могущественными, чем они, приходить в новый мир и захватывать его? Потому что они боялись повторения прошлого, а что может быть лучше, чтобы уберечь себя от угнетения, чем самим стать угнетателями.

— Камень, который вы знаете как сера — из нее состояла первоначальная гора Бримстоун, — была расколота, и из нее мы вышли в это новое место, — продолжает Кэдмон. — Первые дни были… ужасны. Люди здесь были куда менее развиты и страшились нас. Их язык отличался от нашего, и общение между нашими народами было, в лучшем случае, мучительным. В целом, мы были сломлены. Мы боялись, что нас догонят, что преследователи найдут нас и здесь. А когда этого не случилось — мы были слишком напуганы, чтобы надеяться. Гора из серы не поддавалась разрушению, и по какой-то причине — я не знаю точно, возможно, из-за самого разрыва, что открылся в её недрах, — наша магия отверглась камнем, и он стал опасен для нас.