Книга Прибежище из серы и тьмы, страница 180 – Люсинда Дарк

— Хорошо, тогда держи глаза закрытыми, сынок, — говорит мужчина, выполняя свою работу. — Но позволь мне спросить тебя кое о чем.

Нет. Я не хочу этого слышать, но как бы я ни был связан, от его слов никуда не деться.

— Когда ты залез в свою душу и дал отпор в первый раз, какова была твоя причина?

Я пытаюсь не слушать его вопрос, но каким-то образом слова просачиваются сквозь него, и ответ появляется прежде, чем я успеваю его остановить.

— Что ты видел? — Спрашивает Кэдмон.

Они. Я видел их — Кайру, Теоса и Каликса. Я видел свою семью.

Кэдмон продолжает, как будто может услышать невысказанные ответы. Его пальцы легко касаются моего лица. Ткань исчезает, возвращаясь во второй раз, но с небольшой разницей. Она была пропитана чем-то прохладным и успокаивающим. Мокрая ткань скользит по моему грязному лицу, и когда кровь и грязь вытираются, я чувствую, что моя душа тоже очищается.

Мрачные мысли, которые терзали меня в течение нескольких часов с тех пор, как меня притащили к ученикам Ортуса, отходят на второй план. Нет! Я взываю к ним. В часы боли они были моим единственным утешением. Я не готов отпустить их.

Я должен издать какой-нибудь звук, потому что возвращается голос Кэдмона, успокаивающий, мягкий, утешающий. — Все в порядке, сынок, — шепчет он. — Бояться — это нормально, но не поддавайся этим вещам. Они тебе не помогут. Только ты можешь это сделать.

Однако они помогли. Эти мысли были всем, что у меня было, когда от боли я почти потерял сознание, только для того, чтобы Азаи откинул мою голову назад и влил мне в горло немного вонючей жидкости. Наказание, как он сказал, за неповиновение ему. Он не убил бы меня. Во мне еще есть много силы, он не потратил бы время в пустую на мое воспитание. Им нужно дождаться восхода луны в день Весеннего Равноденствия.

— Ты знаешь почему, не так ли? — Спрашивает Кэдмон.

Сухие, потрескавшиеся губы приоткрываются, и хрип — мой единственный ответ. Азаи сказал мне правду — что вся причина этого фарса на Ортусе заключалась в том, что бы выкачать жизнь из каждого ученика в тот самый момент, когда наша сила достигнет пика. Заманить нас сюда было вызовом, безусловно. Опасно — держать рядом стольких, кто мог бы их уничтожить. Но выгода? Она обеспечила бы им ещё столетие, если не больше. Молодость. Долголетие. Эгоизм.

Это все, чем являются Боги.

— Скажи мне. — Кэдмон нежно поглаживает меня по щеке, избегая областей, которые пульсируют сильнее. — Что ты нашел в них такого, что помогло тебе?

Что я нашел в своей семье? Это просто. Я увидел в них печаль, желание, которые соответствовали моим собственным.

Кэдмон что-то напевает, и даже если я не произнес эти слова вслух, я понимаю, что его пальцы на моем лице, все еще касаются моей кожи, и вопросы приходят одновременно с моими ответами. Может ли он слышать мои мысли?

Однако вместо ответа на этот вопрос Кэдмон продолжает. — И это причина, по которой ты отказываешься от всего, что знаешь?

На этот раз я говорю вслух. — Нет. — Это единственное слово — сплошной хрип, когда я открываю глаза и вижу мужчину, который всегда был для большим отцом, чем Бог Силы. — Именно все остальное заставило меня отказаться от того, что я знаю.

Он кивает.

К черту Богов. К черту смерть. Выживание — это все, что у меня есть. Это все, что я есть, и я должен выжить. Для них.