Книга Боярышня Воеводина, страница 137 – Елена Милютина

— Плохо заточил? — с надеждой спросил мальчишка. Михаил кивнул.

— Я не умею, а Афонька только обещает научить, и не учит. Покажешь? — Михаил кивнул.

— Ножик нужен! Острый. Я сейчас! — Тезка притащил тонкий острый ножик из лежащих на полке у печи.

Михаил двумя привычными движениями заточил перо, потом легонько расщепил его, и вручил мальчишке. Тот попробовал, и поднял вверх большой палец. Михаил кивнул на ножик и показал на полку. Тот понял и убрал нож на место. Мальчишка закончил работу, сложил бумагу в холщовый мешок, и спросил:

— Я завтра еще пару перьев у соседской гусыни вырву, заточишь?

Михаил кивнул.

— А почему ты не говоришь, ты что, немой?

Михаил покачал головой.

— Тогда почему?

Михаил развел руками. Потом взял испорченный лист с кляксой, сбоку на чистом месте нарисовал церковь с маковкой, потом рядом священника в рясе, и идущего к нему человечка. Взял чистую половину листа, сделал движение, как будто пишет, свернул лист Показал на мальчишку, на священника, на бумагу. И посмотрел на задумчиво смотрящего на его манипуляции парня. Тот подумал пару минут, потом спросил:

— Тебе надо передать записку батюшке?

Михаил кивнул.

— Пиши, я завтра отнесу.

Потом что-то понял, принес чернильницу и перо, и кивнул: — Пиши, но батюшка читает только по-русски!

Михаил кивнул и задумался. Наконец, сочинил.

— «Святой отец, обращаюсь к вам с необычной просьбой. Дело в том, что я по своей вине лишился возможности говорить по-русски. Все понимаю, писать могу, говорить, нет. Только на чужих языках. И эта ситуация в ближайшее время не исправится. Так что я могу общаться только, когда пишу. А мне надо срочно переправить весть моей семье, что я жив. Иначе я опасаюсь за здоровье моих родителей. Проявите истинное милосердие и помогите попавшему в беду православному христианину»! Подписался — Михаил Муромский. Прятаться от своих, нет смысла.

Сложил записку, отдал ее мальчишке.

— Завтра отдам, а ты не забудь обещание наточить мне перья! Сегодня твоим пером не сделал ни одной помарки!

Михаил кивнул. Теперь надо ждать.

Вечером пришла Марьяна, достала щи, покормила всех.

Потом обратилась в Михаилу.

— Слушай, ты же меня понимаешь?

Михаил кивнул.

— Тогда почему молчишь? Говорить не умеешь?

— Умею. — сказал Михаил по-немецки.

— А по-русски?

Михаил покачал головой.

— То есть, ты все понимаешь, а говорить не можешь, Так?

Михаил кивнул. Марьяна задумалась, и сказала.

— Может, к травнице обратиться? Хожу-ка я завтра к Татьяне. Посоветуюсь. Отдыхать давайте.

Следующий день прошел в визитах. Мальчишки убежали в школу, Марьяна ушла, и скоро вернулась с пожилой женщиной скромно, чисто, одетой. Михаил ощутил волну силы. Ведьма! — понял он.

Та присела рядом с Михаилом, взяла его руку, подержала, пристально на него посмотрела, и спросила:

— Чародей?

Михаил кивнул.

— Меня понимаешь?

Опять кивок.

— Не говоришь почему? Не можешь?

Михаил изобразил рукой, как будто пишет. Женщина кивнула, достала из сумки на боку чистую дощечку и уголек, протянула Мише. Тот написал:

— Говорить не могу только по-русски. На других языках могу. Заклинание молчания на русский язык наложил сам. Снять не могу. Силы не хватает

— Силенок сейчас и правда, маловато. Долго восстанавливаться будешь! Куда же ты такую силищу расстратил? Резерв у тебя редкостный, давно таких не встречала. Но почти пустой. Подожди, Марьяна сказала, ты в немецкое платье одет был? При шведах состоял? Потому и язык русский запретил, что бы не выдать себя, так?