Книга Досье леди N, страница 146 – Ольга Романовская

– Я впервые, не рассчитала, – с присвистом извинилась Орсуна.

Она стояла чуть поодаль, у камина, с перекошенным лицом. Поднятая в ее душе буря не улеглась, но кошка временно втянула коготки.

– И вы еще собирались призвать милорда из Сумеречного мира?

Гадес сокрушенно покачал головой.

– Ох уж эти неофиты! Хотят заслужить любовь, выдвинуться, а в итоге пшик. Так и вы, истратили все приданое и деньги мужа на гримуары, вообразили себя некромантом.

– И смогла вытащить вас из могилы, обрести человеческий облик.

Устав сносить оскорбления, Орсуна шагнула к Гадесу. Мое тело превратилось в барьер, разделявшим двух повздоривших союзников.

– Вы стали всего лишь проводником, не преувеличивайте своей роли. Я руководил вами, я учил, подсказывал. И я же подготовил свое воскрешение, так как предвидел смерть.

Меч в руке Гадеса струйкой дыма воспарил к потолку. Игнорируя испепеляющие взгляды обоих Клариев, он подошел к окну, играючи приподнял заклинившую раму.

– Эй, мавки!

Периферическим зрением уловила размытый бледный силуэт – девушка в прозрачной сорочке с венком на голове. Она вручила Гадесу глиняный кувшин и дуновением ветерка унеслась прочь, на волю.

– Отменно!

Сделав глоток, Гадес опустил раму.

– Довольно пререканий, Орсуна! Если все пойдет прахом, то только по вашей вине. Вряд ли милорда обрадует, что ему придется ждать перерождения еще сто пятьдесят лет.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Опустив голову, Орсуна признала поражение и заново зажгла свечи.

Перехватила обращенный на нее взгляд Роберта: «Нам еще о многом надо поговорить». Я тоже хотела продолжения откровений, считайте последним желанием приговоренной к смерти, только его никто не спешил исполнять.

Обмакнув губку в полынную воду, я узнала траву по запаху, Гадес тщательно отжал ее и принялся водить ею по моему обнаженному телу.

– Вот так, вот так, – приговаривал он, – смоем всякую скверну. К людям много чего пристает при жизни, милорду не нужен твой багаж.

Поднявшись до груди, рука Гадеса замерла. Лицо исказила вспышка ярости.

– Ты! – Длинный палец ткнул в горничную. Та судорожно сглотнула и покачнулась, едва не отпустив мою ногу. – Ты мыла ее и умудрилась проглядеть?!

– Простите меня, о простите меня, мессир!

Служанка пошла пятнами, дрожала как осиновый лист, по ее милости я едва не сгорела.

– Прощает Триединая, я – никогда. Наказание назначу позже, а пока делай свою работу.

Горничная втянула голову в плечи, но дрожать перестала.

– Это, – Гадес стащил с меня подаренный Леонтием амулет и швырнул в камин, – тебе больше не понадобится. Готовься к боли, малышка, ты доживаешь последние минуты в своем теле и сознании.

Закончив обтирать меня полынной водой, граф повернулся в профиль. С трудом сдержала рвотный порыв, заметив произошедшую с ним метаморфозу. Слой за слоем, словно театральный грим, с Гадеса слезала кожа. Только глаза оставались прежними, пронзительными.

– Я всего лишь лич, малышка, – перехватив мой полный ужаса взгляд, пояснил Гадес. – Лич, умеющий на время принимать человеческий облик. Но для священного огня нет разницы, он выжигает все, оставляет лишь сердцевину. Так и ты исцелилась от всех болезней, может, – усмехнулся он, – даже вновь стала невинна.

– Священного огня? – Жертве полагалось молчать, но Гадес первым начал разговор. – Это же обычные свечи, обычный фитиль.