Книга Кровь для мотылька, страница 209 – Джой Моен

Крик Элайн, словно ей не принадлежавший, разрезал звуки в куполе, который, судя по всему, был создан Матэушем. Вслед за младшим Де Кольбером в окно принялись выскакивать и остальные вампиры, кто спасаясь от нападения, кто, наоборот, догоняя врага. Уже совершенно неважно, был ли Матис в замке. Возникли проблемы куда важнее, и теперь они касались абсолютно каждого.

Стремглав сбежав по ступеням из замка, Элайн прихватила с собой атам, на ходу нанося раны, позволяя магии делать то, с чем она прекрасно справлялась до сих пор – защищать. Тело ведьмы по обыкновению обросло толстыми шипами. Готовая к бою, девушка оббежала замок, туда, где упал Матэуш, но вместо трупа, живой и здоровый, он вступил в схватку с очередным врагом. Иштван и Атилла взяли в оборот Петера Вереша, который, заметив, что к нему направляется глава Олеандра, громогласно рассмеялся.

– И что ты сделаешь, урод, нарисуешь мой портрет?!

Смех постепенно начал гаснуть, превращаясь в стенания от усердий, и Элайн поняла, что помощь Иштвану и его другу не нужна, двинувшись в сторону сирен, держащих оборону. Ведьма решила не тратить силы понапрасну, расходуя свою кровь, а применить навыки ближнего боя, ловко изворачиваясь и лавируя между двумя бойцами, то и дело пытающимися ранить девушку. Присев во время удара одного противника, Элайн выбила опору из-под ног другого, вогнав рукоять атама тому в глазное яблоко без возможности вытащить оружие. Раздался крик, на мгновение оглушивший девушку, отчего она потеряла пару драгоценных мгновений, пропустив удар, но шипы из крови и плоти ведьмы мгновенно увеличились в размере, протыкая врага насквозь.

Старого прихвостня Чаба Биро разрубило напополам, когда перевертыш вдруг решил, что лучшей идеей будет обратиться посередине боя, хоть он и успел напоследок нанести смертельные увечья одному из бойцов Бересклета, за свою выходку немедленно поплатился. Среди хаоса мелькнули Флави Фрадетт и Огюстен Лесаж, держась за руки, возлюбленные воздействовали на сознание Эде Ковача, вынуждая его нападать на своих же.

Глава Кирказона был неповторим, уничтожив нескольких врагов, вампир использовал артефакт, позволяющий ему пересекать пространство за считаные секунды, не придавая значения тому, как страдают загнанные им души в серебряной коробочке, а оказываясь в противоположной стороне сада, продолжал свирепо и безжалостно проливать чужую кровь на помятые, истоптанные цветы. Несколько раз Элайн все же пришлось применить алые нити для битвы на расстоянии, Эде Ковач стал сопротивляться воле Флави и Огюстена, вознамерившись убить их, ведьма испытала небывалое облегчение оттого, что честь остановить его выпала именно ей.

Оказавшись в саду, в стороне от замка, Элайн заметила Эгона, его тени уже не было рядом, но он справлялся и сам. Бенедек наступал, не давая вампиру возможность передохнуть и обратиться тенью, потому хозяину теней оставалось лишь отражать натиск, грациозно гарцуя, словно его самые большие любимцы – лошади. В какой-то момент показалось, что Эгон выдохся, он уклонился в последний момент, когда острие меча чуть не дотронулось до его тела, но лишило длинных гладких волос, которые теперь были до плеч, закрывая половину лица. Когда слуга Де Кольберов присел, зарывшись пальцами в почву, чтобы затормозить, Элайн заметила, что то же самое делает и Бенедек Фабиан.