Книга Сердце шута, страница 63 – Кэтрин Болфинч

– Прошлое не хотело оставлять меня и… – я запнулся, на секунду спрятав от нее взгляд. – И сейчас не хочет, но впервые я понял, что такое жить, рядом с тобой, – я звучал как кретин из сопливого фильма для школьников. Она, какого-то черта, молчала. А потом и вовсе нахмурилась.

Точно убежит.

Пошлет меня подальше, напомнив, что я виноват в смерти ее мужа.

Я превратил ее жизнь в ад, а теперь говорил о том, что она научила меня жить. Смешно. Может быть, мне стоило стать не правой рукой босса, а клоуном?

В глазах Анабель блеснули слезы. Или это отражение луны, проникающей сквозь незашторенное окно?

Мои ладони оказались на ее щеках, и когда кожу обожгло влагой, я понял, что она все-таки плакала. Она плакала, а я смотрел в ее глаза и хотел в них утонуть. Нырнуть в этот омут, проникнуть в ее голову и больше никогда не возвращаться к прежней жизни.

Как научиться по-другому? Быть. Любить. Чувствовать.

Анабель всхлипнула и ткнулась лбом в мою грудь. А я ощутил, как под ребрами что-то сдавило. Ком в горле стал сильнее. Но уменьшился, когда мои руки обхватили маленькую девичью фигурку, прижав к себе, а она обняла в ответ.

Она не собиралась убегать.

А я не хотел отступать.

Сам себе из прошлого показался бы идиотом. Я и ответственность. Я и девушка, к которой не мог относиться несерьезно.

В этой квартире всегда ощущалось жгучее, острое одиночество, которое было невыносимо переживать. В той же, что досталась от родителей, жили призраки прошлого, с которыми я давно бегал рука об руку. Но Анабель… для нее существовало будущее.

– Странно, что люди могут так похоже чувствовать, – прошептала она, не поднимая головы. Мои ладони скользнули по ее спине вверх-вниз в тщетной попытке успокоить.

Мне нечего было сказать. Я уже потратил весь запас слов, который у меня был. И запас честности тоже.

Анабель отстранилась и посмотрела в окно.

– Почему город? – Ее голос звучал хрипло из-за слез.

– Что?

Она повернулась ко мне. Теперь ее глаза блестели еще ярче, чем сегодняшним утром.

– Все выбирают вид на море, – пояснила Ана, – но твои окна выходят на город.

Я опустил голову, сунул руки в карманы брюк.

– Я вырос в доме Аарона, шум моря там слышен в каждой комнате, оно видно почти отовсюду, – начал я. – И каждый раз, когда я видел плещущиеся волны, разбивающиеся о берег, когда смотрел, как солнце скрывается за горизонтом, понимал, что море, оно для одиноких. В его глубинах скрыто так много горечи и тьмы, потому что оно впитало в себя боль всех, кто скитается по миру в вечном поиске самих себя. Море для тех, кому некуда идти. А я не хотел признаваться себе в том, что безумно одинок. – Эти слова давались куда труднее, чем то нелепое признание. Настоящая честность скрывалась не в том, чтобы сказать ей о том, что я чувствовал в моменте. А о том, чтобы открыть свою боль. Боль, которую я закапывал как можно глубже в себя. Прямо как море прячет корабли на дне. – Когда смотришь на город, где кипит жизнь, ощущаешь себя не жалким придурком, а наблюдателем.

Я замолчал. В грудной клетке снова кровоточила дыра размером с какой-нибудь кратер от метеорита.

Слишком много честности для нас двоих. Она летала в воздухе, словно пыль, от которой давно никто не избавлялся. Она липла к коже, создавая неприятные ощущения. Но она же дарила освобождение. Я рассказал ей не все, но этого хватило, чтобы понять.