Книга Лисы и Волки, страница 127 – Лиза Белоусова

Там, на лоне природы, едва ли кто заведет двигатель; за несколько суток пролетит разве что единственный автомобиль. Тишину заполняет совершенно иное: стрекот светлячков, перешептывание листьев под порывами ветра, рычание дерущихся котов, лай собак. В городе же шум – жужжание автотрасс, вой сирен, длинные гудки, клекот самолета – искусственный. На самом деле жители находятся в вакууме, но не замечают этого, ведь он скрыт за суетой, что они сами производят.

По возвращении в столицу я долго не могла заснуть, отвыкнув от давящей тишины. В такие моменты я открывала гигантскую пропасть, пролегающую между природой и цивилизацией: пропасть, которую уже невозможно преодолеть. Нет стрекота светлячков, не разглядеть звезд на небе…

Однако этим утром я обнаружила, что есть нечто страшнее вакуума и тишина бывает не просто всепоглощающей, но и разрывающей изнутри.

Мне довелось побывать в аду.

Комнату заполняла вязкая темнота, забивающая рот. Контроль над телом был утерян, пространство вокруг вибрировало, проникало под кожу. Меня влекло все ниже, в глубину, и с каждым сантиметром я приближалась к холоду, свинцом заливающемуся в горло и сковывающему внутренние органы.

Хотелось кричать, плакать, звать на помощь, но от голосовых связок осталась зияющая пустота, из которой фонтаном лилась вода – чистая, родниковая. Мозг вспенился и раздулся. По шее, по плечам, по спине побежало нечто маленькое, быстрое и скользкое. Тараканы.

Рвотные позывы, напряженные нервы – и никакого спасения. Я одна в той части Вселенной, откуда до ближайшей звезды или планеты – вечность. Ни единого источника света.

Было ли дно у этой ямы? Достигла ли я его, а может, вовсе пролетела насквозь? Точно одно – из ада меня вытащила кровь.

Я открыла глаза и испугалась, что ослепла, – мрак ничуть не рассеялся. Однако затем удалось различить тусклое мерцание надписи на противоположной стене, белеющие листы бумаги на столе, разбросанные в беспорядке – я ведь только недавно их собрала… – и очертания кресла. Впору утереть со лба пот, взбить влажную подушку и уткнуться в нее носом, стремясь на этот раз зайти в другой коридор царства Морфея, в тот, где гуляют более приятные сновидения, однако…

Дыхание сбилось, легкие судорожно сжимались – наверное, так себя чувствовали средневековые преступники, когда им закидывали назад голову и через рог, чтобы не могли уклониться, лили в рот воду или расплавленный свинец. Горло першило, его опалял огонь и жгла горечь. Но панику вызывало нечто бурлящее в нем. Я не сразу поняла, что это кровь; только когда схватилась за шею и осознала, что она покрыта чем-то вязким, горячим, склизким.

Простын, подушка, пижама, лицо, руки – все залила кровь, словно я окунулась в ванную, ей наполненную, как графиня Батори. Свежая, она оставляла на губах солоноватый привкус мертвой плоти.

Позвать на помощь – тихий хрип.

Встать с кровати – полное бессилие.

Ощущение греховной грязи, наказания, вины и трепета перед чем-то неминуемым, сулящим беды. Ночь. Я одна. Вокруг шепчущая тьма, в которой скрываются хохочущие тени.

Пальцы ощупывают каждый миллиметр кожи, словно не веря в реальность происходящего. Я давлюсь кровью, она забивает дыхательные пути, льется изо рта и носа неудержимым потоком.

В детстве по невыясненным причинам я страдала постоянными кровотечениями – сильными и слабыми, длительными и кратковременными. В пять лет я серьезно боялась, что умру, не сумев остановить их привычными методами – ватными валиками, смоченными в холодной воде, и полотенцем, приложенным к переносице. Мама утешала: «Что ты, люди от такого не умирают». Я верила, даже когда дольше часа сидела на бортике ванны, меняя один валик за другим. Но всегда закрадывались сомнения: вдруг моя смерть будет настолько ничтожной? Этого я и достойна, не так ли?