Книга Лисы и Волки, страница 148 – Лиза Белоусова

– Кхм, – вдруг откашлялся он, – тут рядом есть ларек, где продают варенья… Не хочешь туда? Может, найдешь что-нибудь интересное. Если не для себя, то для близких.

Да, это тот самый человек, который ставит интересы других на одну ступень со своими, а то и выше; человек, который видит во мне что-то хорошее. Изенгрин – представитель вымирающего рода добряков.

– Конечно, почему бы и нет.

Он указал направление; я последовала за ним.

Все вокруг было совершенно одинаковым. Повороты, ларьки, дети, облаченные в сарафаны де´вицы с подносами с лакомствами, счастливые взрослые. Кроме того – слепящее глаза солнце. Хоть плачь. Слишком ярко и светло, рябит.

Если бы кто-нибудь попросил меня пояснить дорогу к выходу, я бы не смогла дать вразумительный ответ.

Вареничный ларек зажимали две палатки; на одной табличка «Гадание – стопроцентная правда!», на второй – «Фигурные блины». За прилавком стояла пожилая женщина лет шестидесяти, в синем фартуке и перчатках, приветливо улыбающаяся каждому, кто бросал взгляд на ее товар – баночки всех форм и размеров, с этикетками всех цветов радуги и таким же ярким содержимым.

Завидев Изенгрина, она махнула ему рукой.

– Привет-привет, волчок, – поздоровалась она, когда мы облокотились о прилавок в стороне от волны покупателей.

– Здравствуйте, – вежливо ответил Изенгрин. – Есть у вас клубнично-черничное?

– Отдельно или микс?

– Микс.

– Сестренке?

– Кому же еще.

Женщина отмахнулась от назойливого клиента, едва не перелезающего на ее территорию через прилавок, уже успевший принять на себя капли медовухи – видимо, при дегустации, – и вытащила из закромов огромную банку, прозрачную настолько, что варенье плавало будто бы в невесомости.

– Хель, хочешь?

– Что?

Изенгрин потряс банкой передо мной:

– Варенье. Очень вкусное. Тебе понравится, да и родственников порадуешь.

– Оно еще и недорогое, – встряла продавщица и рыночным тоном принялась рекламировать товар. – Намажешь на хлеб с утра – весь день будешь как богатырь. Сладкое, с лесным послевкусием. Сама себе парочку банок зажимаю неизменно. Жить не могу без этого варенья.

– Возьму клубничное, если есть, – вздохнула я, осознавая, что просто так от меня не отвяжутся.

Она полезла в ящики.

– Любишь клубнику? – чужое дыхание вкупе с женским голосом, мягким и тягучим, как патока, мазнуло по уху.

Вздрогнув, я отшатнулась и, похоже, испугала и девушку, так неожиданно ко мне приблизившуюся. Как и я, она отскочила, уставившись на меня широко распахнутыми карамельно-карими глазами.

У меня сердце замерло. Такой красоты я никогда прежде не видела. Высокая, одного роста с Изенгрином, тонкая и изящная, так что на ум приходили только лебеди. Как гостья из далекого Севера прошлого.

– Прости, – потупилась она. – Я не желала тебя напугать.

– Ничего, – проблеяла я, не зная, как разговаривать с такой невероятной девушкой. – Моя вина, извините.

– Не ожидал встретить тебя здесь, – вдруг обратился к незнакомке Изенгрин. – Ты же хотела остаться дома.

– Ага, – беззаботно ответила она, – но потом решила, что все-таки не могу упустить такое веселье. Люблю старые праздники. К тому же ты так много говорил о Хель, что я не могла не попробовать познакомиться с ней.

– Хель, это Оля, моя старшая сестра, – представил девушку волк. – Оля, Хель.

У меня даже не хватило сил, чтобы полюбопытствовать, почему Изенгрин ей обо мне «много говорил». Просто ответила на рукопожатие, надеясь, что пальцы не слишком дрожат.