Книга Война и потусторонний мир, страница 48 – Дарья Раскина

– Дорога предстоит долгая и непростая, отправитесь завтра же утром, вместе с Константином и охраной. Имейте в виду, мой сын ничего не будет знать о нашем с вами секрете, да и о вашей маленькой тайне вряд ли догадается – и так это должно остаться, для его же блага. Я знаю, вы человек чести, и я положился бы на ваше слово, но все же лучше принять меры. Так что сейчас вы выпьете чаю, а как только съедите пирожное, уже не вспомните ни слова о том, что говорилось нами в этом кабинете. Ну же, сделайте милость, сударыня, – Кощей придвинул тарелку, – угощайтесь.

Александра зажмурилась. Сжала зубы, противясь чужой воле, пытаясь вспомнить отца, брата, дом, хоть что-то родное, что дало бы сил бороться… все виделось мутно, словно сквозь тину…

Пирожное было наивкуснейшим.

Утренние коридоры столичного дворца были темны и безрадостны. Ни отзвука ночного праздника, ни топотка, ни хихиканья, слышались только сосредоточенные шаги Петра и пофыркивание Елисея.

Вопреки ожиданиям, дорога их лежала не к императорскому кабинету и даже не в подземелья, а прочь, через черный вход, в мрачное зябкое утро, столь необычное для заката лета. Елисей, сосредоточенный и притихший, повел Петра вниз по мраморным ступеням, по дорожке белого песка и дальше в парк. Они прошли мимо фонтана в виде великанского трехголового змея, изрыгающего потоки воды на поверженного богатыря в золотых доспехах, а дальше зашагали вдоль живой изгороди, по обеим сторонам которой росли древние задумчивые липы и подстриженные шарами лавровые деревья. Под конец этой торопливой прогулки перед ними раскинулось серебристое озеро.

Тронутые дымкой, у деревянного причала покачивались узкие белые лодочки с шелковыми навесами; по кайме озера, словно оборки у юбки, колыхалась осока. Было пустынно. Несмотря на лиричность пейзажа, беспокойство холодило лопатки, передавалось с набрякшими сероватыми облаками, шепчущей травой и волнистой, будто покрытой хмурыми морщинами, водой.

У самого края причала, всматриваясь вдаль и держа руки за спиной, стояла Иверия, похожая в своей твердости на лакированного ферзя. Ветер перебирал подол черно-грозового редингота, и, глядя на строгую спину и гордую позу, Петр никак не мог отделаться от ощущения, что любое неосторожное движение опрокинет эту шахматную королеву в воду.

Позади, в уважительном шаге, выстроилась охрана, а справа стоял, замкнув руки на груди, все еще выряженный в мундир и награды Лонжерон. Петр встретился с ним растерянным взглядом, надеясь на разъяснения, но наткнулся лишь на холодное презрение.

– Ваше величество, – отчеканил Елисей, останавливаясь на почтительном расстоянии. – Князь Волконский, по вашему приказанию…

Иверия повернулась. Лицо ее было гневным и осунувшимся: ночь ушла, но оставила темные следы под глазами.

– Это еще зачем… снимите, – сказала она раздраженно, кивнув на кандалы. Петра немедленно освободили.

– Государыня, – начал он, поклонившись, – возможно ли мне узнать, в чем…

– Она при вас? – перебила Иверия отрывистым тоном, словно время заканчивалось, и вот-вот должно было случиться непоправимое. – Шкатулка, что дал вам Егор, она все еще с вами?

Петр удивленно похлопал себя по бокам.

– Да. – Коробочка обнаружилась во внутреннем кармане.