Книга Война и потусторонний мир, страница 60 – Дарья Раскина

С этими словами он снял с пояса фляжку и сделал большой глоток. Губы его испачкались красным. Петр смотрел, как солнце залило бледное лицо и хищно отстрельнуло от пуговицы. Какое-то тревожное, гнилостное чувство закопошилось в желудке, и на сей раз виной тому не был страх высоты или внезапный рывок корзины.

– Разве вам не требуется прятаться от солнца? – раздраженно спросил он.

Лонжерон еще раз мрачно отпил из фляжки.

– Не в Потусторонней России.

* * *

Под самый вечер на горизонте показалась огромная усадьба, скорее похожая на дворец времен Екатерины. В центре стоял старый, но основательный дом с парадной лестницей, колоннами, террасой, людскими избами вкруг и ухоженными, словно причесанными гребенкой, полями. Справа обеденным блюдом блестел пруд. В вечернем свете все это выглядело умильной пасторалью с пейзажных полотен, но когда аэростат подплыл ближе, совсем стемнело: дом почернел, зажегся окнами и смотрелся теперь погостом, перемигивавшимся свечными сигналами.

– Опускайте, капитан, – скомандовал Лонжерон, откладывая зрительную трубу. – И постарайтесь сделать так, чтобы выглядело, будто мы падаем.

Пшикнул, закрываясь, клапан горелки, просипел, становясь все тоньше, поток огня, зашумел высвобождающийся воздух. Елисей подкинул в горелку смоченную тряпку, и теперь из верхнего отверстия валил густой грязноватый дым, который легко сходил за поломку. Шар принялся стремительно опускаться. Вот корзина поравнялась с крышей, вот задела боком листву древнего дуба, а вот наконец плавно опустилась на лужайке перед домом, распугивая важно прогуливавшихся павлинов.

Навстречу им ринулись три фигуры в ливреях и панталонах, и в темноте Петр не сразу различил, что ноги охраны заканчивались не сапогами, а копытами.

– Посланник от императрицы, – строго предупредил их Лонжерон. – Отправляйтесь доложить. И помогите привязать шар, чего стоите?

Охрана стояла, в растерянности дергая влажными носами с вывернутыми ноздрями, переводя блестящие глаза с верхушки шара на Лонжерона и обратно, а Петр во все глаза разглядывал витые бараньи рога, мохнатые, увешанные золотыми кольцами уши и откровенно разбойничьи рожи с торчащими клыками. Не слишком-то они походили на княжьих лакеев, скорее на тех, кто с рогатиной поджидает в лесу богатые кареты.

Наконец главный рявкнул на самого мелкого, и тот, хрюкнув, бросился к дому.

Тем временем Елисей бросил наружу якорь, и оставшиеся бесы зацепили его за брусья тяжелых железных ворот. Оставив горелку выпускать достаточно жара, чтобы шар не сдулся, Елисей открыл дверцу в корзине и, вытянувшись, отрапортовал:

– Все готово, можно спускаться.

Теперь из домов понемногу выглядывали любопытные. Смертельно бледные мужики с лохматыми бородами, иссушенные женщины в платках и большеротые, с тонкими шеями, дети. Они стояли, настороженные, и тыкали пальцами в ярко-солнечную нитку света, вившуюся из горелки. Кое-кто из самых смелых дергал канат и якорь, пока главный бес не замахнулся кнутом.

– Это и есть души? – спросил Петр вполголоса. – Я ожидал, что они… нематериальные.

– В Живой России так и было бы, – пояснил Елисей. – Здесь же они вполне осязаемы, а значит, применимы к работе. Но главное, в них остается искра живого тепла – она-то Анне Анчутовне и нужна.

Лонжерон привычным жестом проверил, легко ли вынимается шпага.