Книга Нити Дочерей Ночи, страница 41 – Евгения Санакоева

Теона какое-то время сидела неподвижно, обдумывая услышанное. А затем наконец произнесла:

– Если все это правда, то почему Орден не вмешался?

– Он очень даже вмешался. В Морэ послали таких, как я, и они зачистили город. Кому надо – заплатили за молчание, кто не согласился молчать – пропал без вести.

– Значит, ты не сидела в тюрьме?

– Нет, малышка. – Леонида подалась вперед и протянула руку, чтобы дотронуться до племянницы, но та вжалась в кресло.

– Я пока не готова, – честно призналась девушка, – может быть, позже.

– Конечно, – не стала настаивать воительница.

– История звучит очень складно, но где доказательства, что все это правда? – спросил спутник Теоны.

Леонида молча поднялась с тахты и подошла к комоду, стоявшему у стены. Мгновение она колебалась, не решаясь тронуть ручку ящика, который не открывала с момента приезда в Келс. Внутри лежала только одна вещь – небольшой портрет в овальной золотой рамке. Зажмурившись, женщина решительно достала его и протянула Теоне.

С картины, нарисованной бродячим художником, который гостил в Морэ у ее семьи, смотрели две девушки. В одной из них можно было легко узнать юную Леониду с ее огненной гривой вечно торчащих во все стороны волос, а другая была поразительно похожа на Теону.

– Я не зря сказала, что ты похожа на мать. Ты практически полная ее копия. Не знаю, какую фамилию тебе выдал Орден, но ты прирожденная Фольтридж, это видно в каждой черте твоего лица.

Леонида взглянула на Бониция, взглядом спрашивая, достаточно ли убедительны доказательства, но он смотрел только на Теону, пытаясь предугадать ее реакцию. Было заметно, что он переживал за подругу и хотел выказать свою заботу о Ткачихе более явно, но что-то незримое между ними не позволяло ему это сделать.

Теона еще раз внимательно посмотрела на Леониду, невидящим взглядом оглядела комнату и сосредоточилась на портрете, который держала кончиками пальцев. Спустя несколько секунд она бросила его на пол и, закрыв глаза руками, расплакалась. Бониций сорвался с места, присел на колени перед креслом девушки и взял ее руки в свои.

– О́ни, все хорошо, я рядом, все хорошо, – повторял он, надеясь, что успокоит ее.

– Какая же я ду-у-ура, – почти выла юная Ткачиха.

– Ну прекрати, никакая ты не дура. Просто у тебя не было повода усомниться в том, что тебе говорили. А легенда была сложена отлично.

Теона плакала и всхлипывала. Леониде вдруг стало так душно, будто ее обнял Великий Белый. Много лет она ждала этой встречи, не торопила судьбу, не просила Веронику рассказать все раньше, тая надежду когда-нибудь снова назвать Теону своей семьей. А теперь, когда все карты раскрыты, непонятно, чем все закончится.

Бониций присел на краешек широкого сиденья синего кресла и прижал к себе рыдающую девушку. Леониде надо было чем-то занять руки, она вернулась к комоду, обычно служившему баром, распахнула дверцу с причудливой росписью в виде танцующих журавлей и достала бутылку вина. Поймав взгляд парня, она кивнула на напиток, спрашивая, поможет ли это Теоне. Получив отрицательный ответ, она так же беззвучно спросила, налить ли вина ему, на что юноша положительно кивнул. Леонида разлила напиток по двум бокалам и еще один наполнила водой, поставила их на латунный поднос и, стараясь ничего не разлить, опустила поднос на низкий столик, стоявший возле кресел.