Книга Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе, страница 106 – Аля Кружинина

Мишка обнимал меня и молчал. О чем он думал? Он словно боялся пошевелиться. Боялся сделать неверный шаг и все испортить? Я тоже не шевелилась и ждала, что будет дальше. Мне как будто передалось его оцепенение.

Через некоторое время он, видимо, пришел в себя:

– Можно я поцелую тебя? – пошептал он.

– Да.

И он нагнулся ко мне и поцеловал. Совсем не так, как Ромка, который накидывался как голодный. Но и не как в первый раз, а уже умело. А может, это я стала раскованнее? Неожиданно я почувствовала себя Настенькой в лапах огромного чудища из «Аленького цветочка». Мишка не был чудищем – скорее принцем. Но он так осторожно и аккуратно прикасался ко мне, как будто боялся раздавить.

Поцеловав, он снова откинулся спиной к стене и посмотрел на меня:

– Все хорошо?

– Да.

– Помнишь, как мы тогда в лесу?.. – Он выдохнул и улыбнулся. – Я потом хотел пойти записки все собрать. Но пока раздумывал, их или снял кто-то, или они улетели.

– Правда? А у меня осталось две. Я спрятала их в тайник – там же, где твоя фотография.

– А какие записки?

– Самая первая. Уже истрепанная такая. Что не все буквы видны. И та, которую ты принес, когда я болела.

– А. Помню.

Он замолчал, нагнулся и снова поцеловал меня, уже не спрашивая.

– Можно я поглажу тебя? – спросил он, нависнув надо мной и глядя в глаза.

Я напряглась и так разволновалась, что меня снова затрясло. Мысли носились в мозгу как сумасшедшие пчелы: «Интересно, он со всеми такой осторожный или только со мной?», «Поглажу – это как кошку?», «Что он хочет?», «Может, сказать “нет” и убежать?» Заодно вспомнила, какой он был грубый и агрессивный, когда в школе травил меня, кидался ледяными снежками и прятал мою сумку. Почему рядом со мной он снова стал таким робким? Я лежала и молчала. Видимо, моя задумчивая пауза затянулась, и Мишка принял ее за согласие. Ведь он и раньше всегда говорил: «Молчание – знак согласия».

Он положил мне руку поверх колготок, на живот, чуть ниже пупка, на секунду замер и скользнул ниже. Вряд ли это было похоже на «погладить», скорее на путешествие по моему телу с целью исследовать его рельеф. Не было Ромкиного напора, паровозного дыхания и страстей. Мишкина рука была большой и горячей, я чувствовала это даже через колготки. И когда он, миновав живот, продвинулся еще ниже и попытался погладить меня между ног, я не выдержала, резко дернулась и свела ноги.

– Не надо, Миш, пожалуйста.

– Хорошо, – согласился он, сразу убрал руку и поцеловал меня.

–Давай уже все, пойдем. Мне домой надо.

– Ты что, обиделась, Аль?

– Нет, что ты. Мне правда пора домой.

Он был другой, совсем другой, не такой, как Ромка. Он был нежный, спокойный, послушный. Я уже привыкла к другому. И эта его попытка… И я не смогла. Что-то было не то. Мне не было страшно с ним ни на минуточку, но я не могла расслабиться. Не могла потерять с ним голову, как теряла ее только вчера на лестнице с Ромкой. Ждала ли я, что Мишка уберет руку, когда я попросила? Или мне хотелось, чтобы он уговорил меня, упросил, настоял, как это делал Ромка? Я не знаю – возможно. Но он не стал, он такой… Другой. Родной, с ним хорошо и уютно, но он уже мне как родственник, как брат. А Ромка – он совсем чужой, и с ним хочется терять голову. Бешеный Ромка победил?

Мы оделись и вышли на улицу. Мишка довез меня до электрички на такси.