Книга Призрачная империя, страница 10 – Рина Харос

Мать с Андреем стояли чуть поодаль, впитывая каждое слово отца Константина. Мужчина активно жестикулировал, с воодушевлением рассказывая о том, как Сатана покарает каждого за грехи, что совершены на земле. От его слов по коже пробегали мурашки, но не от страха – от предвкушения.

Порой я лежал ночью без сна, представляя, как падший ангел утащит в ад тело и душу Андрея, не упускающего возможности поиздеваться надо мной. Брат то ставил подножку, когда я мог нести с кухни тарелки, чтобы мать разложила скудную еду, то он мог что-то украсть и свалить вину на меня. А что взять с ребенка шести лет, который ведет себя как не от мира сего? Отец после очередной лжи Андрея качал головой, отгонял по неизвестной причине меня прочь в угол, где я мог простоять до утра, пока родитель не сжалится и не отправит поесть и поспать. Слезы обиды жгли глаза, когда брату удавалось затуманить мозги отцу. Мать всячески пыталась приободрить, не словами – действиями: то принесет с работы в поле колосок, то испечет плюшек, посыпав мою сверху сахаром, которого обычно не хватало. Как я мечтал, чтобы остались только она и я… вдвоем…

– Да сбережет Святой Отец души от происков дьявола. Да пребудет с вами целомудрие и Божье благословение. Да будет так. Аминь.

Наконец-то утренняя воскресная проповедь была окончена. Я едва сдержал стон облегчения, но в последний момент вспомнил, что за спиной стоял отец, словно коршун, и выжидал, когда оступлюсь. Ведь больше не на ком срывать злость в семье, кроме как на младшем сыне.

Отец Константин, стоявший около иконы Серафима Саровского, пытался утешить старушку, припавшую к священным мощам и обливавшуюся слезами. Она пеняла на судьбу, что ее сына убили ночью местные пьяницы, которым не на что было купить выпивку. Мне стало жаль женщину, но в глубине души я понимал, что пути Бога неисповедимы – то, что предначертано судьбой, должно произойти. На то воля Создателя.

Заметив, что все разошлись по церкви, ставя свечи и молясь, я тоже последовал примеру прихожан. Отец и мать стояли чуть поодаль и что-то говорили Андрею, который понуро опустил голову и согласно кивал – его лицо покрывал стыдливый румянец, отчего на душе на мгновение стало хорошо. Должно быть, брат вновь неправильно произнес молитву, чем вызвал недовольство отца. И этот сорванец еще пытался в чем-то обвинить меня…

Мотнув головой в осуждении, посчитав это взрослым поступком, я взял худой маленькой ладонью изогнутую свечу, которая лежала в коробочке около иконы Семистрельной, поджег фитиль от другой, расплавил воск на конце и вставил в кандило. Запах ладана и вина ударил в нос, вызвав приступ рвоты, но я смог его подавить, сглотнув горькую слюну. Голова закружилась, ноги подкосились, но я сумел выстоять и, зажмурив глаза, вновь вернулся в реальность, испытывая легкое недомогание.

– Григорий, можно тебя?

Я обернулся и от шока выпучил глаза – ко мне, прихрамывая, шел отец Константин. В его глазах плясали озорные огоньки, а на устах расплылась улыбка, от которой хотелось залезть под канун и не вылезать, пока прислужник Бога не покинет стены церкви. Вместо этого я сделал пару шагов навстречу и, опустив руки вдоль тела, гордо вскинул голову вверх:

– Вы желали меня видеть, отец Константин?

Массивная рука, слишком сильная для столь престарелого возраста, обхватила мое худое плечо и чуть надавила, отчего я чуть не вскрикнул.