Книга Призрачная империя, страница 80 – Рина Харос

– Тогда я отошлю девчонку прочь отсюда. В какой-нибудь монастырь, в богом забытое место. Скажу Андрею, что дочь одержима дьяволом и только священные мощи помогут ей излечиться и встать на путь истинный.

– Одержимость дьяволом – не болезнь, а выбор. Ты можешь ходить в церковь, поклоняясь Богу и умоляя его простить грехи, а можешь склонить колени перед падшим ангелом, который дарует тебе покой и справедливость. Две стороны медали не имеют единой истины. А что касается Саши, – я наклонился так низко, что между нами осталась буквально пара сантиметров, – тронешь девчонку – поедешь следом, только вперед ногами и под поминальную песню.

– Ты угрожаешь мне? – со стальными нотками в голосе прошипела Аксинья – она хотела придать своему тону уверенности, но от меня не ускользнуло, как в нем промелькнула паника.

– Угрозы – пустой звук. Зачастую их не претворяют в жизнь, надеясь, что неразумный собеседник поймет с первого раза, что не следует делать. Я лишь предупреждаю. Как ты думаешь, кто избавляется от ненужных людей императора и твоего названого супруга?

Последние слова я прошептал на ухо женщине и усмехнулся, когда она отшатнулась назад и схватила золотой крестик на груди, почти что вжавшись спиной в кровать. Достал сигарету из кармана, поджег ее от свечи, стоявшей на столе неподалеку, и затянулся, выпустив облако дыма в лицо Аксинье. Она затаила дыхание, но, надо отдать должное, не закашлялась.

Я отвернулся и дошел до окна, открыв его и впуская в комнату свежий воздух. Сделал две затяжки и, стряхнув пепел, прохрипел:

– Приходи завтра в полночь со своей чертовой исповедью. Но девчонку трогать не смей.

Аксинья что-то пробухтела, но хватило ума не спорить. Она вышла из комнаты и не удосужилась прикрыть за собой дверь, отчего сквозняк в комнате начал разгонять табачный дым по коридору, проникая в другие покои. Я быстро потушил сигарету о ладонь и выкинул бычок в окно, после чего лег на кровать и накрылся одеялом. Дверь так и осталась открыта.

Пусть смотрят, кому надо.

Проснувшись наутро, к удивлению, осознал, что дверь закрыта. На краю кровати лежал рисунок – цветок, нарисованный детской рукой, и внизу приписка:

Маей падруге Грише.

Я не сдержал улыбки и убрал подарок в стол, где лежали еще не менее десятка подобных, напоминающих, что я могу чувствовать что-то еще, кроме уничтожающей ненависти ко всему живому.

Девятимесячный ребенок лежал в люльке и сладко причмокивал во сне, сжав маленькие пухлые ручки в кулак. Голова была повернута в сторону окна, которое закрыли буквально полчаса назад, когда младенец заснул крепким сном и избавил нянек от постоянного крика – они уже наслушались гортанных возгласов старшей из детей Вильских, Саши, когда та была в таком же возрасте. Но, в отличие от дочери, сын рос в любви матери, не позволяющей часто отлучаться от Леши. Бо́льшую часть времени Аксинья проводила с ребенком, одаривая теплом и любовью. Саша не завидовала, нет, она, наоборот, радовалась, что мать стала меньше цепляться к внешнему виду дочери, ее повадкам и манерам. Младшая Вильская стала много времени проводить с Азаровым, ставшим девочке не только другом, но и наставником, первым учителем на жизненном пути.

В комнате было тихо, только настенные часы отбивали секундный ритм, в очередной раз оповещая о том, как неумолимо мчится время. Леша заворочался в кроватке и повернулся на бок. Аксинья лежала рядом и во сне держала край люльки, на случай, если вдруг сын решит проснуться и поесть. Сашу она не кормила грудью вовсе, а вот второе дитя для нее было чем-то вроде божества. Старшая Вильская воевала в первые месяцы за каждую каплю молока, не желая, чтобы Лешу кормили прислуги.