Книга Пепел жизни, страница 79 – Рина Харос

– Не могу…

Вцепился в ладонь сестры с такой силой, что та побелела. Ее холодные пальцы не сжимали мои. Слезы застилали взор, но я не мог, не хотел, чтобы они прекращались, освобождая душу.

– Она мертва, Йенс. Из-за тебя.

– Ты лжешь, – прошипел я от беспомощности, осознавая, что Смерть права.

– Если тебе от этого станет легче, то пусть будет так. Она воссоединится с родителями, сестра не виновата, что ты не смог оправдать моих ожиданий. Ийнас – твой первый шаг к потере, которая приведет к смерти. Я буду ждать, мое творение. Ты придешь на мой зов, как бы сильно ни сопротивлялся.

Я хотел было что-то выкрикнуть, но Смерть растворилась, унося с собой душу моей сестры. Просидел около остывшего тела до утра и на рассвете унес Ийнас на руках в глубину леса, где развел костер. Пока тот разгорался, я вернулся за кровавыми простынями и первым делом кинул их в освобождающее пламя. Тряпки зашипели, и запах железа и разложений окутал поляну. Ийнас лежала на лесном настиле с улыбкой на устах, от которой кожа покрывалась мурашками.

Огонь – очищает и освобождает.

Взяв сестру на руки, я встал около костра, чувствуя его уничтожающий жар.

– Прости за то, что не уберег… прости и прощай.

В следующее мгновение тело сестры охватил огонь, накидываясь на плоть своими горячими языками. Не дожидаясь, когда он потухнет, я вернулся в поселение и предался сну, в котором молил, чтобы Смерть сдержала свое обещание и воссоединила Ийнас с родителями.

Я прижимала к груди Филиппа, заливисто верещавшего на своем языке. Царство, где наши души ожидали соединения с родными, напоминало дом, где я прожила смертные годы – тот же деревянный пол, бревенчатые стены и железная крыша, которая из-за того, что слабо была прибита, громыхала при сильных порывах ветра и могла оторваться в любой момент. Отец всегда выходил на улицу, прихватив с собой лестницу, молоток и ржавые гвозди. Около часа слышались удары инструмента по железу, отчего по коже пробегал неприятный озноб, будто кто-то проводил когтями по стеклу. По окончании быстрого ремонта отец возвращался в дом, весь промокший и дрожавший от холода. Оставшийся вечер он не отходил от камина, где теплились поленья, обхватывая старческими руками горячую кружку чая с чабрецом и ромашкой.

Теперь в комнате, где мы когда-то жили с сестрами, стояла большая кровать и люлька, в которой спал Филипп. Выполнена она из простого дерева, по цвету напоминавшего дуб или сосну. Запах древесины даже после смерти преследовал нас всюду, куда бы ни отправились.

Я не знала, кого благодарить – Хлою, которая постаралась и вернула меня в тот дом, или же отца, чье желание могло быть последним. В любом случае, лучшего места для перерождения и воссоединения с семьей я и пожелать не могла.

Филипп схватил меня за волосы и дернул на себя, отчего я ойкнула и, мягко обхватив маленькие ручки сына, разжала пальцы и освободилась от хватки. Дитя заливисто засмеялось, а в следующее мгновение я почувствовала, что ребенок застыл и куда-то пристально уставился. Обернувшись, облегченно выдохнула, когда увидела на пороге дома Хлою, которая остервенело стряхивала с волос паутину.

– Неужели нельзя было хотя бы в Забвении уничтожить всю эту живность? – раздраженно произнесла сестра, зло цокнув на черного паука, который медленно спустился по паутине и остановился на уровне лица Смерти. Та улыбнулась – надменно, озлобленно, и убила насекомое, расплющив его между ладонями. Филипп засмеялся и икнул. Хлоя брезгливо обтерла руки о подол платья, стирая останки паука, и вошла внутрь.