Книга Последнее слово единорогов, страница 154 – Виолетта Орлова

Нороган так и сделал. Он представился господином Тукаем и сказал, что является хорошим лекарем. Что ж, из него и впрямь вышел превосходный целитель, да и чего еще ждать от естествознателя? Вначале господин Мильхольд отнесся к нему с оправданным подозрением: да и как иначе, ибо кто из здравомыслящих людей захочет по собственной воле работать в месте столь отдаленном, заброшенном и забытом? Однако когда Нороган с легкостью излечил любимицу Мильхольда от тяжкой хвори, тот резко изменил к нему свое отношение. Какое-то время они работали вместе и постепенно, день за днем, хозяин Доргейма стал проникаться к нему искренним доверием, и Нороган становился поистине незаменимым. Господин Мильхольд по-своему любил всех подопечных, поэтому работу Норогана оценивал высоко. Возможно, в глубине души властитель Доргейма мечтал воспитать своих питомцев так, чтобы они стали значимыми в обществе. Чтобы рано или поздно юные преступники, выйдя из колонии, смогли начать новую жизнь. Это благочестивое желание, как потом понял Нороган, было вызвано чувством сильнейшей вины, которую тот испытывал. И немудрено – богатство нелегко нажить одними лишь праведными путями. В прошлом старик занимался тем, что очищал дерево, организовывая похищения детей и перепродавая их затем армутам в рабство. Впрочем, чувство вины и раскаяния были скорее преградой для Норогана, он предпочел бы просто обиду. Как найти его слабое место? Как убедить в том, что раскаяние не приведет к великим свершениям?

И вот однажды хитрец это место отыскал. Девчонка, которую старик привез из одного из прошлых путешествий. Господин Мильхольд довольно долго сохранял в тайне ее происхождение, однако очень скоро Нороган, впрочем не без помощи хитроумного Нольса, стал догадываться, что девчонка эта является как бы одним из своеобразных способов чудака искупить свою вину. Очевидно, короедный магнат однажды разрушил жизнь этого маленького невинного создания, навсегда забрав из родного гнездима. Теперь же он решил предложить ей самого себя в качестве нового родителя, что ж, эта цель в отрыве от предшествующих действий вполне себе благочестива. В Доргейме девчонку прозвали Оделян или Одди; в то время, когда Нороган попал в край топей, она была уже подростком, причем подростком весьма своенравным. Нороган сразу же невзлюбил ее всем сердцем, ибо в принципе терпеть не мог чужих детей. Но вот господин Мильхольд был похоже без ума от своего ненаглядного чада, и в этом-то и заключалось его основное слабое место. Как бы только на нем сыграть?

– Пусть он испугается за девчонку, – предложил как-то Норогану Нольс.

Слова пройдохи не замедлили исполниться: вскоре у незаменимого лекаря и директора Доргейм-штрассе случилась доверительная беседа. Они мирно сидели в мшистой кочке, принадлежавшей господину Мильхольду, и чаевничали, отогревая у камина кости после ненастного дождливого дня, коими так богаты топи. Директор часто отсутствовал, и посему в кочке даже не имелось нормального стола и кухонной утвари, только камин и шкура медведя, приглашавшая к приятному чаепитию с жареными каштанами. Приятели долго говорили о том о сем, даже выпили. Господин Мильхольд приобрел привычку делиться всеми новостями и тревогами со своим лекарем, человеком несомненно увлеченным и заинтересованным в общем деле, ибо тот ради помощи бедным заброшенным детям оставил родной дом. Ну или по крайней мере так это выглядело в глазах господина Мильхольда.