Книга Хозяйка молодильных яблок, страница 2 – Иви Тару

– На кого ж я тебя оставлю, милая моя? – шепнула она. – Ох, пава ты моя, пава! Была бы ты настоящая, полетела бы в сад, да принесла мне одно яблочко, больше-то не надо. Лишь бы Милаву вырастить, да за хорошего человека замуж отдать, чтоб жила она в достатке и счастье.

Она быстро уколола палец.

– Вот смотри, какая неловкая, передник испачкала, – мать приняла от дочери ковшик с водой.

– Дай, подую, – Милава взяла руку матери: кожа тонкая, все жилочки видны. – У кошки боли, у собачки боли, у паука боли, а у матушки заживи.

– Ишь, ты! – щеки матери порозовели. – И правда, кровь затворила. Умница ты моя! Может, тебе к ведунье нашей в ученицы пойти?

– Нет, я тебе в саду помогать буду. Чтоб он еще краше стал и больше.

Мать погладила ее по голове. Бедное дитя. Не знает, что сад ей одной растить придется. Поманила дочку к себе, наклонилась.

– Слушай, Милавушка, кровиночка моя. Слушай и не перебивай.

Улыбка сползла с лица девочки, она шмыгнула носом.

– Как умру я и положат меня на краду погребальную, ты сильно не горюй, не печалься. Все мы дети божьи, все под рукой пряхи Макоши ходим, как ниточку нашу спряли, так и живем. Батюшка прах мой на жальницу отнесет, но ты горсточку прибереги, да под яблоней, что мы с отцом в год твоего рождения посадили, меж корней закопай. Вот и будешь ко мне – яблоньке приходить, про свое житье-бытье рассказывать, а я листиками буду шуршать, песни да сказки тебе сказывать. Запомнила ли?

Милава кивнула, но губы уже дрожали, в глазах слезы скопились, мать обняла ее и засмеялась.

– Что ты, что ты, доченька ты моя, яблочко наливное! Это ж я тебе на всякий случай сказываю. Не скоро еще расстанемся, не завтра.

Милава приободрилась, вскоре она снова сидела подле матери и маленькими пальчиками втыкала иглу в белый лен. Хотелось ей, как матушке, уметь шить-вышивать всем на зависть и сад растить с яблоками, что краше в княжестве нет, людям на радость.

Через несколько седмиц матушка позвала дочку.

– Смотри! – она накинула на плечи большой плат и повернулась в разные стороны.

– Красиво как! – Милава ахнула, в ладошки захлопала. – Птица-то, как живая!

Переливались на вышивке перья сказочной Жаро-птицы. Раскинула она крылья от одного угла платка до другого. Маленькая головка с венчиком горделиво повернута, глаз же сверкает, так и кажется, что за тобой смотрит. Матушка сняла плат и на плечи Милавы накинула.

– Пусть принесет тебе удачу, – обняла она дочь. – Прибери, в приданое тебе вышивала, чтоб на свадьбе своей самой красивой невестой была.

– Свадьба… – Милава фыркнула, – это когда еще будет-то? Что ж такой красоте в сундуке лежать? А я, может, замуж и не пойду еще.

– Это ты сейчас так говоришь, а как исполнится тебе шестнадцать весен, а то и раньше, парни все твои думы займут, вот увидишь.

– Еще чего! Некогда мне про них думать будет, Буду наш сад растить, да за тобой с батюшкой ухаживать. Вы-то совсем уж старенькие станете.

Мать рассмеялась было, но зашлась в кашле, рукой замахала, иди, мол, хватит ерунду говорить. Милава и пошла, платок забрала, раз мать просила, и часто потом из сундука доставала и любовалась, поглаживая пальцами цветные шелка. Все ей казалось, что птица вот-вот крылами взмахнет и вылетит в окно в ослепительном свете. Не показывала платок с Жар-птицей никому, не хвасталась подружкам на повечерницах. Один раз только не удержалась, достала вышитую диковину, память о матушке, и, не чувствуя беды, в чужие руки дала. До сих пор простить себе этого не может. С того дня все и пошло не так.