Онлайн книга «Дело смерти»
|
— Это его лодка? Она кивает. — Он живёт на ней. — «Митрандир», — вспоминаю я название. Как можно его забыть? Видимо, он фанат Толкина. — Погодите, тот самый Кинкейд, который писал тексты для сайта? Дэвид называл его доктором. Я не знала, что он будет преподавать. Эверли молчит, пока я слежу, как он исчезает в каюте. — Да. И он же будет твоим психологом, — сухо замечает она. Я моргаю. — Моим… что? Она хмурит графичные брови, изучая моё лицо. — Кинкейд будет твоим психологом. Разве ты не читала об этом в программе? Каждую неделю сеанс психологической поддержки. Опыт показал, что это необходимо. Изоляция — и территориальная, и от соцсетей — даётся студентам тяжело, особенно со временем. Добавь капризную погоду, и получишь идеальный рецепт для… ментального истощения, если можно так сказать. Казалось бы, ерунда, но когда здесь что-то идёт не так, это происходит мгновенно, и тогда… — Она замолкает, выражение лица становится мрачным, прежде чем она расправляет плечи. — В общем, это для безопасности и благополучия всех. Тебе понравятся сеансы. Всем нравятся. — То есть этот мужчина будет моим преподавателем и психологом? — Да. Сперва он может показаться угрюмым, но ты к нему привыкнешь. Я скорее встревожена. Да, он красив, но единственный раз, когда я добровольно пошла к психологу, был для диагностики СДВГ. — А если я откажусь? Уголок её губ приподнимается. — Это обязательно, Сидни. По её тону ясно: альтернатива — первый же самолёт домой. Но мой первый импульс — всегда бунтовать. Я напрягаюсь, готовая протестовать. Принудительные сеансы с психологом? Нет, спасибо. Эверли, кажется, чувствует это. Она поворачивается ко мне, слегка наклоняется, и я снова ловлю аромат жасмина, тону в зелени её глаз. Они точно такого же оттенка, как мох на деревьях. — У нас есть поговорка, — тихо говорит она. — Не пытайся изменить поселение. Позволь поселению изменить тебя. Запоминающаяся фраза. Но всё же я невольно задумываюсь… Изменить меня во что? ГЛАВА 4 Когда мне было восемь лет, я решила, что стану безумным ученым. Не просто ученым — именно безумным. У бабушки была замечательная коллекция классических фильмов на кассетах, и я помню, как снова и снова смотрела и оригинальный «Франкенштейн» с Борисом Карлоффом, и пародийный «Молодой Франкенштейн» Мела Брукса, пока пленка не истончилась. Неважно, что один был ужастиком, а другой — комедией. Оба убедили меня, что стать доктором Франкенштейном — достойная цель. Я хотела создавать жизнь, восхищаться магией научного творчества, стирающей границы возможного. Хотела одержимо погружаться в исследования, забывая обо всем остальном. Хотела оставить след в этом мире — любой ценой, даже ценой собственного рассудка. Бабушка поощряла эту одержимость — не безумие, конечно, но хотя бы научную часть. Мы жили более чем скромно: ее скудная пенсия и заработки отца-рыбака. В общем, были за гранью бедности. Папы почти никогда не было дома, так что воспитанием занималась бабушка. Она часто говорила, что в молодости мечтала стать ботаником, но родители настаивали, что ее предназначение — быть домохозяйкой. Так я стала девочкой, реализующей ее несбывшиеся мечты. Она покупала мне дешевые научные наборы из магазина «все за доллар» — для сбора и изучения жуков или цветов. Иногда мастерила их сама, и я, сидя за потертым столом нашего трейлера, наблюдала, как ее узловатые, словно корни кедра, руки прилаживают лупу к плоскогубцам. «Так настоящие ученые делают полевые исследования», — говорила она. А потом я бежала в лес за трейлерным парком в Кресент-Сити и не возвращалась, пока небо не становилось цвета подбитого фрукта, а мои голые ноги не покрывались царапинами от стеблей ежевики и грязью. |