Книга Жестокие клятвы, страница 64 – Джей Ти Джессинжер

Она отдергивает руку, но слишком поздно. Кольцо сверкает у нее на пальце, как большая блестящая капля крови. Она вытягивает руку как можно дальше от своего тела и смотрит на нее широко раскрытыми немигающими глазами. Она бледна, и ее рука дрожит. Я не уверен, но мне кажется, ее вот-вот вырвет.

Очень нежно я беру ее за запястье и снимаю кольцо с ее пальца. Татуировка на ее коже кажется почему-то темнее, наклонный шрифт, кажется, ползет, как шипящие змеи. Я моргаю, и иллюзия исчезает. Рейна бормочет что-то по-итальянски, затем прерывисто выдыхает.

— Так и есть, не так ли? — говорит менеджер, сияя.

Я возвращаю ему кольцо.

— Ты знаешь итальянский? — Он кивает.

— Моя мать родилась в Риме. Я никогда там не жил, но мы с детства говорили на итальянском дома. Я также прослушал несколько курсов в колледже.

Рейна вырывает свою руку из моей хватки.

— Пожалуйста, извините меня. Мне нужно в туалет.

— Да, конечно. Только через ту арку. Вторая дверь налево.

Рассеянно кивнув, она спешит прочь, не оглядываясь. Когда менеджер кладет кольцо обратно в футляр, я тихо спрашиваю: — Вы случайно не заметили татуировку на безымянном пальце моей невесты?

— Да, мистер Куинн, я так и сделал.

— Что там написано? — Когда он вопросительно смотрит на меня, я улыбаюсь ему. — Она слишком застенчива, чтобы сказать мне об этом сама.

Он хихикает.

— Ну, я полагаю, в этом есть смысл. Это немного неловко.

— Почему?

— Любой, у кого на месте обручального кольца вытатуирована надпись "Больше никогда", вероятно, испытывает какие-то сильные чувства по поводу брака. Вы, должно быть, были очень убедительны.

Больше никогда.

Это поражает меня, как удар под дых: сильное желание лишить жизни ее уже умершего мужа. С новым чувством срочности я спрашиваю: — Что она сказала тебе о кольце?

Он самодовольно улыбается.

— Что это самое красивое, что она когда-либо видела в своей жизни.

Он достает визитную карточку из кармана костюма и что-то пишет на обороте. Затем протягивает ее мне через стеклянную витрину. Я беру, читаю цену красного бриллианта и чуть не смеюсь вслух.

Двадцать миллионов долларов.

Переворачивая карточку, чтобы прочитать его имя, я спрашиваю: — Скажи мне, Лоренцо, если бы ты был восемнадцатилетней девушкой, какое из розовых тебе понравилось бы?

Он в замешательстве хмурится.

— Восемнадцать?

— Это долгая история.

—

На обратном пути к дому Рейна молчит. У нее на лице выражение, которого я никогда раньше не видел. Это смесь тоски и одиночества, боли и печали. Какая-то горечь, из-за которой она выглядит потерянной.

— Хочешь поговорить об этом, гадюка?

Она смотрит на меня, затем отворачивается, качая головой.

— Разговоры никогда ничему не помогают.

— Я знаю нескольких психотерапевтов, которые не согласились бы с тобой.

— Ты так говоришь, как будто действительно знаешь психотерапевтов.

— Я знаю.

Я чувствую, что ее внимание обостряется, но она не смотрит на меня.

— Твои личные друзья или...?

Я пожимаю плечами.

— Я ходил к психологу несколько лет. Перепробовал несколько разных методик.

Теперь она действительно смотрит на меня, поворачивая голову, потрясенно уставившись на меня.

— Ты?

Я ворчу: — Не думай, что это так чертовски неправдоподобно.

— Не неправдоподобно, а невозможно.

— Почему?

— Потому что ты — это ты!

— Что бы, черт возьми, это ни значило.