Онлайн книга «Обворожительно жестокий»
|
В комнате воцаряется тишина. Я чувствую, как он смотрит на меня, чувствую его пристальный взгляд на моем лице, но не поднимаю глаза, потому что уже поняла, что он умеет видеть вещи такими, как они есть. — Когда я отвезу тебя домой, это будет конец всему. Понятно? Под «всем» он имеет в виду «нас». Не то чтобы «мы» были, но он явно решил, что это даже не вариант. Мне не хочется на это обижаться, но я обижаюсь. Не хочу быть настолько заинтригованной этим опасным незнакомцем, но я заинтригована. В глубине души я понимаю, что у нас с ним нет будущего и что мне лучше держаться от него подальше... но он — загадка, которую я так долго пыталась разгадать, что мне жаль все бросать, когда кусочки, наконец, начинают соединяться вместе. — Тру. Посмотри на меня. Вместо того чтобы повиноваться, я изучаю свои руки, почти такие же бледные, как и шершавые хлопковые простыни, на которых они лежат. Мне необходим маникюр. Странно замечать подобное в такое время. — Тру. — Я тебя услышала. Ты больше не хочешь меня видеть. — Я сказал не это. Посмотри на меня. Его голос слишком соблазнителен, чтобы долго игнорировать. Я поднимаю на него глаза: он сидит в кресле, сцепив ладони на коленях и смотря на меня с той же обжигающей силой, что и раньше. — Я тебе не подхожу, — мягко объясняет он. — У меня не обычная жизнь. Лиам пытается сказать, что он не одомашнен, как будто это не очевидно. Он носит эти красивые костюмы только для того, чтобы отвлечь людей от острых клыков и когтей. — Я в курсе, — сердито бормочу я. — Неужели ты думаешь, что я пропустила ту часть, где ты разбил морды двум парням и сломал шею другому, словно прутик? На его челюсти напрягается мускул. — Итак, мы пришли к согласию. Пародируя его, чтобы он понял, насколько это раздражает, я говорю: — Я сказала не это. — Когда он прищуривается, я чувствую себя вынужденной все пояснить. — Но раз уж мы об этом заговорили... — Я понизила голос. — Ты... тех троих... ну, ты понял. Его ответ — это простая констатация факта. — Да. Я пытаюсь выработать соответствующую эмоциональную реакцию на его спокойное признание о том, что он убил трех человек прямо у меня на глазах (логический ужас или шок, которому следовало бы последовать), но меня лишь раздирает любопытство, которое даже при моем травмированном состоянии неправильно. — Голыми руками. Он производит впечатление сфинкса — его взгляд из обжигающего превращается в холодно-непроницаемый. Человек довел свою загадочность до совершенства. Надеясь, что он даст мне хоть какой-то ключ к пониманию того, как он стал экспертом в надирании задниц, сворачивании шеи и похищении жизни, я подсказываю: — Я о том, что тебе даже не нужно было использовать пистолет. — Ненавижу оружие, — мгновенно жестким тоном говорит он. — И перестань казаться такой восхищенной. — Извини, но так и есть. Я даже не могу открутить крышку с банки маринованных огурцов без посторонней помощи. Он медленно выдыхает, как будто борется с противоречивыми желаниями: либо вскочить и встряхнуть в меня хоть немного здравого смысла, либо зацеловать до умопомрачения. Я изучаю Лиама мгновение, поражаясь его напряжению и железному самоконтролю. Он как будто держит удавку на цепи, которая намотана на его собственную шею. Но под тщательным контролем скрывается смирение. |