Книга Полуночный Валентайн, страница 66 – Джей Ти Джессинжер

Спустя секунду Тео уже поглаживает пальцем край ящика. Периферийным зрением я вижу, что его выражение лица стало задумчивым. Ему раздирает от любопытства, что спрятано внутри.

Я не собираюсь ему это говорить.

Да, я веду себя до нелепого суеверно и ненавижу себя за это, но еще одно странное совпадение мне не вынести. Если я скажу ему, что ящик полон картин, написанных маслом, а он пришлет мне смс, гласящую: «Эй, да я тоже художник!», у меня случиться сердечный приступ и я умру на месте.

– Там... Эмм. Керамика.

Молчание. Не двигая головы, я скольжу глазами в сторону Тео.

С преувеличенной медлительностью он произносит губами слово «лжешь».

Я делаю вдох, сажусь, скрещиваю ноги под собой и провожу руками по волосам. Опираясь локтями о колени, опускаю голову в руки и снова закрываю глаза.

– Окей. Вот правда: это вещи, о которых у меня нет желания говорить. Это то, о чем мне больно думать, а смотреть на них будет еще больнее, – сглатываю. Все это произнесено хриплым голосом. – Там вещи моего мужа.

Я слышу, как он мягко выдыхает. Потом раздается звук скрежета ручки по бумаге и разрыва. И вот Тео мягко тыкает мой локоть. Я открываю глаз и вижу небольшой лист из записной книжки на своем колене со словами извинения.

– Не извиняйся. Не твой цирк. Не твои обезьяны^[7]. Не переживай.

Он забирает бумагу, строчит на ней что-то еще и возвращает на мое колено. Там написано:

«Могу я что-нибудь сделать?»

Когда я поднимаю на него глаза, он заметно взволнован, его темные брови сдвинуты вместе, а уголки полных губ опущены.

– Лоботомию? Или вызвать внезапный приступ амнезии? Может, сможешь промыть мозги?

Он понимает, что я имею в виду, но резко качает головой в несогласии. Я получаю новую записку с яростными каракулями.

«Если хорошие воспоминания перевешивают плохие, то не стоит забывать прошлое».

Я прочитываю записку дважды, а затем сминаю лист бумаги в кулаке. Смахиваю с глаз слезы и шепчу:

– Я не хочу забыть его. Я хочу забыть, кто я без него.

И начинаю рыдать. Это просто невероятно.

Уродливый плач, потому что я не из тех счастливиц, которые могут хлюпать в носовой платок и выглядеть изысканно. Когда плачу я, это включает в себя непривлекательные звуки и большие вздохи воздуха, как у утопающего. И, конечно, происходят вздрагивания всего тела и сопли. Много соплей.

Большая, теплая рука прижимается к спине между моими лопатками. Равномерно, ободряющие мужчина похлопывает ею до тех пор, пока мои слезы не замедляются. Я пылаю от смущения, что сломалась перед ним. Тео одергивает руку назад, пока я вытираю глаза кончиками пальцев, а нос – рукавом.

Избегая его взгляда, спрыгиваю с ящика и изучаю мысы своих ботинок.

– Прости за это. Ладно... Пойду в дом, – мой голос теперь тонкий и подавленный.

Никто из нас не двигается. Руки Тео сжаты по бокам. Когда я переключаюсь на его лицо, оно заметно напряжено. Будто он пытается удержать себя от того, чтобы не притянуть меня в свои объятия, чтобы успокоить. На меня наваливается еще одна волна грусти.

Мое одиночество так сильно пульсирует внутри меня, что, вероятно, со мной случиться охрененный психический срыв, если он это сделает.

Одинокая слезинка соскальзывает из-под моего века и пробегает по щеке. Наблюдая за ее падением, Тео выглядит человеком, получившим удар ножом в живот. Я поднимаю руку, чтобы смахнуть ее, но Тео опережает меня и осторожно проводит пальцем по моей скуле.