Книга Хумай, страница 4 – Алсу Флюровна Исмагилова

– Наточи мой нож, Шульген. – сказал отец мальчиков и скрылся в пещере.

Шульген, криво ухмыльнувшись, стал точить длинный отцовский нож о большой каменный брусок. При этом время от времени он посматривал на Урала, всё так же державшего лебедь в руках, и одаривал их обоих недоброй улыбкой. Хумай не могла отвести глаз от ножа, который равномерно, с визгом и скрежетом, неторопливо двигался по бруску камня. Страх сковал ее, и ей казалось, что она потеряла дар речи.

Когда отец показался в дверях, проверяя выполнил ли его просьбу старший сын, Урал окликнул его:

– Отец.

– Что? – по недовольному тону отца было понятно, что он уже понял, о чем поведет речь его сын.

Урал смущенно замолчал, не зная, какие слова подобрать, чтобы рассказать отцу о коротком диалоге, произошедшим между ним и птицей. Она до сих пор никак больше не показала, что не простая птица, а продолжала молчать, поэтому он допускал мысль, что её кивок мог померещиться ему.

– Отец… – Урал смущенно улыбнулся. – Тут такое дело, отец…

Но раздавшийся внезапно тихий женский голос перебил его:

– Спасибо, батыр. Но позволь мне самой объясниться с твоим отцом. – лебедушка говорила из последних сил, но и так голос ее был прекрасен словно журчание весеннего ручья в горах: – Я неземная птица, и я не сирота. У меня есть своя страна, которой правит отец мой, падишах, правитель всех птиц Самрау. Когда-то давным-давно, когда еще никто из людей не жил на этом свете, он искал себе пару, но не найдя ее на земле, он воспарил в небо, и, увидев Луну и Солнце, в обеих влюбился, и каждая подарила ему по дочери. Моя мать – солнышко по имени Кояш, все вы знаете ее, всем вам светит она день деньской. Меня же зовут Хумай, стоит мне распустить мои золотистые волосы, как с них льется свет днем – на землю, а ночью я посылаю лучи самой Луне. Я прошу вас: отпустите меня во имя отца моего и матери моей, дающей вам свет и тепло. Вы не сможете меня съесть, даже если разорвете на части, сжуете и проглотите – в младенчестве мать омыла меня из Родника Жизни, подарив мне бессмертие. Мой отец, падишах Самрау, всё равно найдет меня и спасет. Прошу вас: отпустите меня на волю.

Сказав последние слова, лебедушка расплакалась. Никогда ещё в жизни ей не приходилось кого бы то ни было молить о пощаде – это унижало, растаптывало её достоинство и будто уничтожало изнутри. Никто никогда не причинял ей физического зла, и впервые в жизни она видела свою кровь.

Отец батыров долго молчал, в упор рассматривая Хумай.

– Я никогда не слышал ни о твоем отце, ни о тебе. – наконец произнес он хриплым голосом.

Хумай кивнула:

– Возможно. Но, может, ты слышал, что на свете есть Родник Жизни?

– Это я слышал. – осторожно ответил ей мужчина.

– Ты можешь перерезать мне горло и вкусить моего мяса, но не переварится оно в тебе. Камнем ляжет оно в твоей утробе и утробе твоих детей! Отпусти меня, старик, я вернусь в свою родную страну, к своей семье, а вам в знак благодарности я укажу путь к Роднику Жизни.

Старик молчал, в раздумье перебирая свою седую бороду. Ничего он не ответил белой лебедушке Хумай, лишь отозвал в сторону жену свою и детей, чтобы держать совет, как быть.

– Птицу надо отпустить. – упрямо заявил Урал и сильнее сдвинул брови.

Шульген зло рассмеялся ему в лицо: