Книга Возлюбленный для Железной леди, страница 11 – Ксения Винтер

— Только вот что? — уточнила я, вглядываясь в его сосредоточенное лицо.

— Я вижу перед собой танец, но он вызывает у меня неправильные чувства.

— Какие именно?

— Тоску, — после секундного колебания ответил Легран. — Возможно, скорбь.

— Это из-за сочетания серого и белого цвета, — объяснила я, а затем добавила: — Эта картина носит название «Прощальный танец». Я нарисовала её в третью годовщину смерти матери.

Максимилиан вздрогнул и поднял на меня настороженный взгляд.

— Сочувствую вашей утрате.

Я неопределённо пожала плечами.

— Эта рана уже давно не болит, — заметила я.

— И всё же эту картину вы ни разу не выставляли в галерее.

— Есть вещи, которыми не хочется делиться.

Максимилиан понимающе кивнул и перешёл к следующей картине, при виде которой на лице юноши отразилось замешательство.

На холсте был запечатлён Генрих Зиверс. Только вот выглядел он, как воплощение монстра из ночных кошмаров: лицо перекошено от ярости, глаза налиты кровью, рот раскрыт в беззвучном рыке, а длинные клыки неестественно блестят, словно лезвия кинжалов.

— Это?.. — Максимилиан судорожно сглотнул и взглянул на меня как-то затравлено. — Такими вы видите нас?

— Нет, — я покачала головой и, вытянув руку, принялась неспешно гладить Грога по пушистому боку. — Это то, каким я запомнила Генриха после нашей первой встречи.

— Он похож на чудовище, — заметил Максимилиан, вернувшись к изучению картины. — Я знаю Генриха не первое столетие, но даже у меня от этой картины по спине бегут мурашки. — Максимилиан задумчиво закусил нижнюю губу, а затем взглянул на меня: — Вы всё ещё видите его таким?

— Я всё ещё помню, что он может быть таким, — поправила я. — Как и вы, Ричард или Георг. Как любой из вас.

— Однако, несмотря на это, вы спасли Каролину и даже напоили её своей кровью, — задумчиво протянул Максимилиан. — А сейчас помогаете мне.

— Ответ на это вы можете видеть на следующей картине, — усмехнувшись, заметила я.

Работа на третьем полотне была совсем свежая, я закончила её буквально этой ночью. На картине на фоне тёмной столешницы были изображены изящные мужские ладони с тонкими, музыкальными пальцами. В одной руке был зажат бокал с красным вином, а другая, аристократически бледная, с отчётливо видимыми синеватыми венами на тыльной стороне ладони между указательным и средним и средним и безымянным пальцами, мирно лежала на столешнице, создавая изумительный контраст.

— Это руки Генриха? — Максимилиан выглядел поражённым.

— Как вы догадались? — я была заинтригована. Никаких опознавательных знаков вроде родинок или украшений на картине не было, лишь тёмно-синие манжеты рубашки.

— Чисто интуитивно, — заверил меня Максимилиан, а затем вернулся к предыдущей картине. — Это потрясающе. Я не представляю, как вам это удаётся. Если бы я увидел эти картины по отдельности, то мне бы и в голову не пришло, что на них изображён один и тот же человек. Но вот они стоят рядом… и я чувствую…

— Инь и ян, — мои губы дрогнули в намёке на улыбку. — Две грани одного человека. Гнев и умиротворение.

— Да, — кивнул Максимилиан. — Поразительно. — На лице вампира отразилась грусть. — Мне подобного не достичь никогда.

— Ошибаетесь, — уверенно заявила я. — Насколько я могу судить по вашим работам, главная проблема — вы рисуете головой, а надо сердцем. Для вас картина — лишь способ передачи визуальной информации, а должна быть — голосом души.