Книга Наперегонки с ветром. Буря, страница 52 – Лера Виннер

Её горе было просто осязаемо. Тяжёлое, уродливое, как и всякая настоящая беда, оно не требовало сомнительных и зрелищных подтверждений.

И тем не менее в её доме мне почему-то дышалось легче, чем в собственном.

Проснувшись слишком поздно и с чудовищно тяжёлой головой, я не только не позаботилась о защите, которую собиралась поставить, а едва успела собраться к тому моменту, когда Женевьева позвонила в дверь.

Теперь, сидя в пропитанной чужой стылой скоростью гостиной, я только начинала приходить в себя, и вежливость оказалась последним, на что мне хотелось обращать внимания.

— Поймите меня правильно, Сесиль. Я не собираюсь совать нос в ваши дела или бередить раны, но если Йозефу кто-то угрожал, это может быть опасно и для вас, и для ваших детей тоже. Мы найдём способ защитить вас.

На этот раз улыбка вдовы обозначилась отчётливее.

— Вы говорите прямо как…

Она осеклась, посмотрев в лежащие на её коленях бумаги, зачем-то погладила их ладонь.

Они явно занимали её больше, чем что бы то ни было, но в руках она себя держала превосходно.

— Как кто? — я спросила чуть слышно, чтобы не вырывать её из этой задумчивости слишком резко.

Ей явно было, что рассказать. Вопрос заключался лишь в том, чего она на самом деле боялась — той опасности, о которой не решалась говорить, или…

— Как здравый смысл, при всей видимости, — Женни подошла и опустилась в до сих пор пустовавщее кресло.

Она казалась не взволнованной, а откровенно раздраженной, и я подметила очередной тревожный взгляд, брошенный ею на дверь.

Кроме нас, детей, кухарки и горничной, в доме никого не было, и всё же Женевьева как будто кого-то ждала.

Уж не властавденго ли из гроба главу семейства?

Вдова снова посмотрела на неё, — быстро, как будто предупреждая, — а потом качнула головой.

— Я не знаю, что вам сказать. Если Йозефа и пытались напугать, он со мной этим не делился. Да и кому было заниматься подобным? Он был… хорошим человеком.

Это «был» встало у нее в горле комом, и совсем ненадолго, но я сумела почувствовать.

Отчаяние, беспомощность, леденящий душу и мешающий вдохнуть страх. Не за себя, не за будущее детей, а перед тем, что она никогда больше его не увидит.

Этот отголосок чужих чувств оказался настолько ярким, что мне пришлось спешно поставить чашку.

Когда на второй день нашего знакомства Гаспар предположил, что я могла овдоветь, я посмеялась над этим просто потому, что сама мысль показалась мне абсурдной.

Злой, раненый, чудовищно уставший, Кайл всегда оставался… Кайлом.

Даже в те редкие периоды, когда у нас не было ни гроша, а ночевать приходилось не на постоялых дворах, а украдкой в чужих амбарах.

Даже когда мы ссорились так, что случайные двери в случайных домах едва не слетали с петель от хлопков.

Смывая с него кровь и присыпая порошком опасно глубокие раны.

Я никогда всерьёз не думала, что могу остаться без него.

Ввязываясь в самые опасные и кровавые авантюры, я не предполагала, что он может погибнуть. Что его может просто… не быть.

Сама мысль об этом была нестерпима — тогда, сейчас…

Время в этом плане ничего не изменило.

Скорее, прямо наоборот.

Это было хуже, чем умереть самой.

На моём лице, по всей видимости, что-то отразилось, потому что взгляд Сесиль стал темнее и пристальнее.

Женевьева молчала, а она поднялась, прижала бумаги к груди и прошла к секретеру из тёмного дерева.