Книга После развода с драконом. Начну сначала в 45, страница 99 – Екатерина Гераскина

Я стояла за его плечом и видела всё. Мирей пытался держаться сосредоточенным, но я заметила, как он косился в сторону Софии. Та стояла чуть правее, не сводя глаз с круга на полу, будто и не замечала его взгляда.

Когда мой сын на миг встретился со мной глазами, я едва заметно кивнула. Говоря ему тем самым, София будет в безопасности. Я об этом позабочусь.

Мирей сегодня уже был без подвязки на руке.

Занятия у боевиков завершились. Было несколько напряжённых моментов — пара ситуаций, когда щиты дрогнули, когда один из студентов не успевал, и магический удар мог снести с ног. Но я вмешалась, выровняла поток, удержала контроль. Обошлось. В конце концов именно для этого я и присутствовала, чтобы не позволить случиться беде.

Следующая пара была в группе, где училась Мария. Но стоило перекличке начаться, как стало ясно её не было. На этот раз занятие в этой группе прошло ровно, без нарушений дисциплины и глупых смешков, и это было только к лучшему.

После я пообедала в общей столовой: простое, но вкусное жаркое, горячий хлеб и кружка густого отвара. Потом были еще две пары в разных группах, где всё шло по учебному плану, без эксцессов. Рутинно, спокойно, даже немного утомительно.

И лишь вечером, направляясь к своему домику, я заметила её. На крыльце, прямо на ступеньках, сидела Алекса.

Согнув колени, ссутулившись, она выглядела растерянной. Когда заметила меня, поспешно поднялась, отряхнула форменную юбку, будто пыталась скрыть, что ждала здесь уже давно.

Я замедлила шаг.

На половине пути остановилась, не спеша идти дальше. Я не заговорила первой. Хотелось узнать, в каком настроении она пришла.

Алекса сделала несколько быстрых шагов навстречу, и я ясно почувствовала — ещё миг, и она бросится мне на шею. Но в последний момент дочь сдержалась, словно сама испугалась собственного желания.

Показалось, что в ней что-то изменилось.

Я скользнула взглядом по ней. Ни следа от привычных нарядов — ни украшений, ни косметики. Волосы убраны в простую косу, перехвачены черной лентой. На ней была академическая форма.

Она стала заламывать руки, всегда так делала, когда нервничала. На ее лице была… растерянность. Даже страх.

Она остановилась в шаге от меня, заморгала, будто собираясь с духом, и наконец тихо спросила:

— Мам… можно с тобой поговорить?

Мы вошли в домик. Я на ходу сбросила пиджак на стул. Жестом пригласила дочь пройти в сторону небольшой кухни.

— Садись, — сказала я негромко.

Она послушно опустилась на край стула, будто боялась занять слишком много места. Пока я делала для нас чай, Алекса молчала. Я тоже не начинала разговор.

Потом поставила перед ней чашку, добавила в блюдце печенье. Сама села напротив.

Алекса подняла глаза, но взгляд её метался. Словно каждое слово, каждое движение давались с трудом. Я заметила, как она теребит край рукава формы.

— Ну? — спросила я мягко. — О чём ты хотела со мной поговорить?

Она вскинулась — резко, слишком резко, как от внезапного толчка. Щёки её запылали, и слова посыпались сбивчиво, но искренне:

— Мама… мне надо попросить у тебя прощения! — она сглотнула, склонила голову вниз и тихо добавила: — Я… я трусиха. Я плохая дочь. Потому что тогда, в чайном салоне… я промолчала. Я поддержала эти глупые слова бабушки и Марии. Мне так стыдно. Я вовсе не считаю, что ты никто. Я… не хочу, чтобы ты уезжала в монастырь.