Книга Кровь в его жилах, страница 131 – Татьяна Лаас

Отвлекая от размышлений, в палату вошел смутно знакомый мужчина: лет шестидесяти, не меньше, седой, как лунь, весь в морщинках, с приятной улыбкой на лице. Память молчала, не подсказывая имя.

Мужчина сел на стул возле кровати, одернул кипенный, накрахмаленный до хруста халат и поздоровался знакомым касторовым голосом:

— Как самочувствие, Елизавета Павловна?

— Спасибо, хорошее.

Кажется, «касторка» и мысли не допускал, что Светлана его не помнит. Гордыня, между прочим, грех. Мужчина, как ребенку, погрозил Светлане указательным пальцем:

— А вот врать доктору — последнее дело. Вы чуть не выгорели, Елизавета Павловна. Хорошо еще, что вы так ломились в межмирье, что вас услышали все опричники и успели прийти на помощь. Еще бы чуть-чуть, и… Ничего нельзя было бы исправить.

Светлана не сдержала смешка:

— Думаю, Соколова бы это устроило. Он же мечтает одеть на меня блокирующий браслет. Послушная марионетка на троне — что может быть лучше.

«Касторка» потерял свою улыбку:

— Увы, его бы это не устроило, как не устроило бы всю страну. Выгоревшая императрица — трагедия для страны.

Пришлось ей напоминать очевидное:

— Между блок-браслетом и выгоранием разница невелика. В обоих вариантах эфир недоступен, а императрица слаба и безмагична.

«Касторка» взял Светлану за руку — сперва погладил по запястью, а потом принялся считать пульс.

— Между ними, Елизавета Павловна, колоссальная разница. — Её руку он так и не отпустил. — Рано или поздно носящий блок-браслет вырастает, умнеет и все осознает. И тогда браслет с него снимается. Выгорание же ничем не исправить.

Светлана предпочла промолчать о Громове. Не стоит его сейчас упоминать. Никто не должен знать, что он сейчас проживает Баюшину жизнь. Баюнам и так тяжко жить в неволе.

«Касторка» улыбнулся и достал из кармана фонендоскоп:

— Если вы сейчас подумали о Громове, то ничем иным, кроме чуда, объяснить случившееся с ним невозможно. На вас этого чуда может не хватить.

Светлана прикрыла глаза: точно, баюша сейчас спит в глубокой и теплой берлоге.

— Так что берегите себя, Елизавета Павловна — вы нужны стране. — Он принялся выслушивать сердце Светланы прямо через ткань больничной рубашки.

— Да, да… Я читала что-то подобное. Грудного младенца венчали на царство, и сразу же страна воспряла, и булки на колосьях начали расти… — Она улыбнулась недоумевающему, отстранившемуся в сторону «касторке»: — Ах, да, это была книга в разделе «Утопия». Или фантастика? Или… Чтение для барышень?

— Зря вы так…

Светлана заставила себя сесть в кровати — когда говоришь лежа, тебя не воспринимают всерьез:

— Я не буду ширмой для Соколова или кто там хочет править. Я сейчас как тот грудной младенец в политике.

— Скажу очевидное: все в этом мире начинали свой путь грудными младенцами. Вы не исключение. Просто учитесь. Хоть времени и мало.

— Я только и знаю, что надо провести реформу полиции — форма у них глупая. Это все, что я знаю. — Хотя она обещала Саше, что если окажется на троне, то форму сделает еще более смешной и нелепой.

«Касторка» же обрадовался, словно Светлана предложила глобальный план по спасению страны:

— Уже что-то для начала. Хоть начало у вас и может оказаться кровавым. Вы не знаете, но в Зерновом жандармы расстреляли демонстрацию рабочих. Много погибших. По стране уже пошла волна протестов. Говорят, что Россия — полицейская страна. Только ко всем заговорщикам и стачечникам полицейского не приставишь, к сожалению.