Книга Кровь в моих жилах, страница 67 – Татьяна Лаас

Солнце уже не было жарким, оно тепло грело в спину. Пахло поздними цветами из полей, жужжали неутомимые пчелы. Одно время Светлану в прогулке сопровождал кудлатый рыжий пес, потом его сменила важная дворовая кошка, позволившая себя погладить, потом Светлана снова гуляла в одиночестве. Дворовые постройки закончились, дорожки, вымощенные плиткой, перешли в лесные песчаные тропинки, вьющиеся под сенью деревьев. Леса Светлана не боялась. Она шла, осторожно переступая через вылезшие из земли корни вековых сосен, и жмурилась от лучиков солнца, то и дело мелькавших среди зеленых, вкусно пахнущих смолой сосновых лап. Кудлатый пес снова мелькнул среди рыжих стволов и сел, задней лапой почесывая ухо. Живот у пса был впалый, весь в колтунах. Не любили тут дедушку, ой, не любили.

Светлана достала горбушку и присела у края тропинки:

— Дедушко, угощайся. Отощал совсем…

Пес диковато, боком, готовый бежать прочь при любом подозрительном движении Светланы подошел и замер, долго принюхиваясь, словно боялся внезапного удара.

Светлана старалась не шевелиться, только приговаривала ласково:

— Не бойся, дедушко. Не обижу. Давно в дом-то не пускают?

Пес неуловимо перетек в невысокого, одетого в ветхую серую рубаху, подпоясанную веревкой, сухонького старичка со всклокоченной седой головой. Бороденька была жидкая, неухоженная. Видно, что домового прогнать прогнали, а уничтожить не смогли. Раньше за этим кромешники следили, теперь им не до того совсем. Из тысячного войска, преданного императорской власти, уцелело после «Катькиной истерики» не больше сотни — не прощает императорская кровь измен.

Домовой вздохнул и признался, садясь на теплую землю:

— Давно, милая. Давно. А там же печи не проверены, трубы не чищены перед зимой, там подвалы не смотрены… Эх… Что уж говорить… — Он взял подношение и вежливо склонил голову: — благодарствую.

Он откусил полгорбушки за раз, а остальное предусмотрительно за пазуху спрятал. Светлана улыбнулась — хозяйственный какой.

— Звать к себе будешь? — деловито уточнил он. — Я не прожорлив, рукаст, домовит.

Он принюхался к Светлане и добавил важно, набивая себе цену:

— Кошек люблю. Вычесывать её буду.

Она честно созналась, тоже опускаясь на прогретую солнцем землю:

— Нет, дедушко, дома своего у меня нет и не предвидится. Звать тебя некуда.

— Ну… Тады… Спасибо за угощеньице. Уважила.

Светлана предложила ему:

— Я могу тебя вернуть домой. В твой настоящий дом. Но просьба у меня к тебе есть.

Дедушко резво увеличился в размере, отращивая острые, хищные зубы. Чтобы Светлана поняла глупость своих слов, он еще и щелкнул челюстями перед её носом:

— Предавать не обучен! Иди-ка ты, откуда шла!

— Не надо предавать, дедушко, я с такой просьбой не к тебе бы обратилась.

Изгнанный, но еще не одичавший домовой снова стал самим собой:

— И то верно. Дай-ка руку снова…

Она не колебалась ни минуты и протянула ему ладонь — домового она не боялась. Он наклонился к пальцам, шумно вдыхая носом. Его дыхание было холодным, как у любой нечисти. Он отклонился назад и почесал в затылке:

— Вот значится как… Тебе можно что угодно спрашивать и просить — честно отвечу.

Светлана не поняла его щедрости:

— Дедушко, с чего бы ты так переменился во мнении?

— А тож! Ежели сама сейчас не знаешь — потом сама поймешь, — он важно подбоченился — сразу видно, что не простой домовой, а княжеский. — Чего хотела-то?