Книга Чернокнижник и феи, страница 224 – Татьяна Лаас

Блек принялся неспешно спускаться по ступенькам:

— Надо. Только не с тобой — с отцом Маркусом или отцом Корнелием.

— Отец Корнелий тут ни при чем, а Маркус… — Лицо Гилла на миг сильно изменилось, словно за пустой, безэмоциональной оболочкой все же было что-то живое, что-то, что еще чувствовало и умело волноваться за других. Это было неожиданное открытие. Блек даже подумал, что смысл в разговоре все же есть. Гилл тем временем овладел своими эмоциями, снова становясь отрешенной сволочью. Он холодно сказал: — Он пока не в состоянии. Придется довольствоваться мной.

Блек честно спросил — при мужчинах он не стеснялся в выражениях:

— Что за… Хрень тут происходит?

Гилл пожал плечами:

— Сам бы хотел знать точнее, но увы. Главное ты слышал на заседании суда.

— Да это фарс, а не суд! — Блек знал, что вспыльчив, и сейчас был не в состоянии сдерживаться, да и не хотел на самом деле — слишком суд походил на насмешку. Только он помнил, чем это закончилось в прошлый раз.

— Не закипай — держи себя в руках.

— Я… Мне надо пройтись. — все же признался Блек — ему хватило Мюрая в подвале. И снова в сердце заворочался кусок льда — как он мог так опуститься… Как можно было так низко пасть! Не даром его так ненавидела нера Ренар тогда на Оленьем острове — заслужил. Единственная, кто не побоялась высказать все ему в лицо, жаль, что он тогда не понял. Тогда ему казалось логичным выбивать признания всеми доступными способами…

— Давай пройдемся, — согласился Гилл. — Нынче паромобили опасны для всего нашего знатно поредевшего отдела. Бомбисты пригрозили уничтожить нас за аресты сотрудников культурного центра Вернии.

— Только не говори, что в это веришь.

Гилл развел руки в стороны:

— Я бы не верил, но меня вчера пытались взорвать. Отец Маркус сильно пострадал от взрыва. — И снова Блек с удивлением заметил, что Гилл умеет сопереживать — он, действительно, беспокоился за инквизитора. — Так что все серьезно — перед поездкой всегда проверяй паромобиль и следи за водой. Нас тут активно не любят.

Блек признался, медленно направляясь в сторону ближайшего парка:

— Есть за что ненавидеть… Я допустил…

— …превышение должностных полномочий… — тут же подсказал Гилл, и Блек не выдержал, все же взорвался, заставляя редких прохожих резко менять направление или даже спешно перебегать дорогу:

— Твою же мать!? Это так называется? Это называется — пытки! Я пытал человека, а ты меня не остановил. И Фейн не остановил, а Шекли еще и подзуживал…

Гилл, доказывая, что не является совсем пропащим, тихо признался:

— Я не мог тебя остановить — сам был неадекват.

— Вот объясни мне, неадекват… — Блек сжал пальцы в кулаки, прогоняя прочь желание орать и возмущаться. Он попытался успокоиться, иначе будет опасен для окружающих. — Почему в деле о пытках Мюрая я не обвиняемый, а пострадавший?! Почему я смутно помню вчерашний день? Почему я не помню показания отца Маркуса, а он их вчера чуть ли не полдня в суде давал! Что вообще происходит… Понимаю еще Мюрай — пострадавший, но я… От кого я пострадал? От собственной необузданности?

— От… Если бы я знал, от того мы все пострадали… — честно сказал Гилл. — Тебе же объяснял отец Маркус о черном зелье, вызывающем помрачение сознания. Не веришь мне — спроси комиссара Ренара. Он подтвердит, что в Аквилите действует чернокнижник. Мы оказались под воздействием его зелья. Кто добавлял зелье нам и зачем — еще ведется следствие, но ты же понимаешь, что честное имя Мюрая надо восстанавливать быстрее, чем…