Книга Предзимье. Осень+зима, страница 218 – Татьяна Лаас

Травы на пустыре медленно жухли, сдаваясь осени. Пахло горько полынью — настоящий аромат осени. Ветер, вместе с сухими семенами, издалека приносил запах костров, в которых дворники сжигали листья. Солнце не грело, хотя должно было — защитный купол гасил тепло. Земля под Таиными ногами засыпала и молчала. Хотелось топнуть на неё, взять обратно под свою власть, закричать, требуя ответа, как она посмела её предать?! Только выдавать себя нельзя. Она этим подставит Илью, дав понять, что разобралась в происходящем.

Тая шагнула под сень леса. Сосны зашумели, здороваясь с ней. Холод спрятался, не напоминая о себе. До зимы еще далеко. Шуршали под ногами рыжие иголки, пахло свежестью, от которой кружилась голова — в Санкт-Петербурге так не пахнет. Там влага, там прель, там гарь от заводов… А тут пахло домом. Знакомый с детства, самый любимый аромат. Захватить власть и над лесом у них не получилось. У них. Или у него…

Не было отдельно змеек и отдельно деда… Все началось тут и не вырывалось за пределы Змеегорска. Семья Зимовских-Подгорных ни при чем.

Если начать с самого начала… Если распутывать этот змеиный клубок с основания городка… Было три… Нет, было четыре гения, которые вместе никак не могли ужиться. У отца было свое видение возвращения магии, у Разумовского свое. Оба пали под напором объединившихся вместе Белкина и Семена Подосинова. Земля же с головой выдала их. Или все же его? Отца, возможно, убили в автокатастрофе вместе с мамой. Разумовскому подрезали крылья, урезая финансирование. Тая верила отцу: если его разработки шли в том же направлении, что и у Разумовского, то их точно надо продолжать. Разумовскому, несмотря на нерентабельность его проекта, которую признал даже Илья, стоит выделить деньги и показать записи отца. Мысли опять ушли в сторону. Надо думать о другом.

Тая помнила, как земля просила о помощи, во снах рассказывая об Орлове. Об Орлове, медленно умиравшем на том самом поле, которое днем отказывалось подчиняться Тае. Поле, настолько сильно порабощенном чужой волей, что пришлось кровью не будить, как тогда думала Тая… Кровью снимать чужую волю, возвращая свое. Она не разбудила чудовище. Чудовищем оказались люди, привившие себе гены луговушки.

Возможно, именно за это церковь предала анафеме деда. Не за маму, как всегда думала Тая.

У них, у этих двух гениев, не обременённых совестью и еще не опутанных законами, были ДНК Таи и мамы. И единственный запрет — на опыты над людьми. Они могли решиться на эксперименты на себе? Поле, не подчиняющее Тае, доказывало, что да. Они оба или только дед чуть подкорректировали свой генетический код. Не надо было никого нанимать, чтобы убрать мешавшихся ночью городовых. Они сами. Дед или Белкин умели… Умеют обращаться с землей. Они заставляли её молчать, не выдавая могилы магмодов и умирающего Орлова, до которого сами не могли добраться. Тая прикусила губу. Так… А почему они не могли добраться до Орлова? Наплевали, решив, что сам умрет? Или не могут становиться такими же мелкими, как Илья? Или боятся за свои мозги, которые могут не перенести случайного выплеска неконтролируемой магоэнергии? Значит, не все радужно у них с оборотом. Хоть это унаследовали от Ильи! Потому дед и лечился нитями от Таи. Оборол ли? Или смолчал об этом, не сказал своему соратнику?