Книга Огневица и дракон, страница 2 – Марианна Красовская

Замуж меня никто не возьмёт, я порченная. На всю жизнь в отцовском доме останусь. А это значит, что Машке можно не волноваться и спокойно ждать жениха. А ещё — если в роду есть ведьма, то пока она жива, проклятье на ней одной лежать будет. Она этот камень на плечах до смерти носит.

Я обернулась птицей-огневицей ровно через семь лет после смерти прабабки Евдокии, и с тех пор знала: судьба моя сладкой не будет.

Ведунья, та, что зверей понимает, или знахарка, в травах да зельях сведущая, — это ещё ничего, не страшно. Так хоть и боятся, да чтут. Ежели не злить их, то пользы больше, чем вреда.

А вот птица-огневица — горе горькое. Раньше таких как я сразу убивали. Оно и понятно: оборотится девка жар-птицей, да полетит над лесом. А там сразу и пожар, и звери-птицы гибнут, и поля выгорают, да и деревни бывало. В общем, лежать бы мне в колодце со сломанной шеей, если б отец настрого не запретил меня трогать. То ли царский указ тому был виной, то ли и в самом деле любил меня, но дед хоть и злился, хоть и норовил меня обидеть при любом случае, но не смел ничего поделать.

Впрочем, и в Китеж меня не отправили, ибо лишние руки в хозяйстве не лишние. Правильно отец говорил: царь далеко, а поле — вот оно.

Семья у нас большая, справная. Дед, отец, мать да семеро по лавкам. Старшая сестрица Авдотья уже замужем и своих деток нянчит. Я, стало быть, вторая. Потом Гришка — он в Китеж подался в цареву дружину. Когда к нам в Макеевку прибыл гонец за новыми рекрутами, Гришку первого и взяли: сильный да красивый. А братец и рад — не любил он поле да лес, тесно ему в деревне было.

Другое дело Евсей. Этот спит и видит, как отцовское дело продолжит, коней разводить будет. Кони у отца справные.

Потом Машка, ей двенадцать. Скоро женихи вокруг дома хороводы водить будут. Красивая она, темнобровая, румяная, с глазами яркими.

После Машки Степка, младший, последний. Это мы все так думали, пока мать на старости лет не затежелела. Вот уж кого не ждали, так это ещё одного младенца! Оттого и назвали братишку Нежданом.

Семеро — хорошее число, ладное, благословенное. Милостивы к нам духи небес, стало быть. Только почему тогда меня тогда так обидели?

Работа в поле куда тяжелее, чем в огороде. Там хоть от жары под деревом укрыться можно, да и колодец рядом. И мать то лепешку вынесет, то молока попить. А тут — как с утра размахались косами, так до полудня и идёшь. Пот разъедает глаза, во рту пересохло, спину ломит, пальцы онемели. Рубашка мокра насквозь. Машка давно сомлела: побелела, закачалась. Отец усадил ее под яблоней отдыхать. Отец глянул встревоженно на меня, но я слабости не показывала. И без того меня в семье меньше всех любят, так ещё и жалеть будут? Нет уж, я справлюсь!

И справилась ведь! Степка к полудню прибежал, обед принес — каши с мясом, да репы варёной, да квасу. Я ела неохотно, через силу. Устала очень. Даже жевать сил не было. А Машка уж отдохнула, посвежела. Вот уж и смеётся, зубами белыми сверкая. Мы и сами, на неё глядя, улыбаемся: до чего ж хороша!

— Устала, Янушка? — спрашивает отец. — Посиди ещё. А то домой бегите, хватит с вас.

— Да мы вилы возьмём сейчас, равнять будем.

— Добро.

Степка все ещё сидел под яблоней. Ему домой не хотелось, там мать заставит за малышом смотреть. Больше-то некому. А тут отец косится, но молчит. Можно и на траве полежать, и палочкой землю поковырять, и жуков половить, и ворон посчитать. Машка тоже не спешила ни за вилы хвататься, ни домой бежать: дома-то для девки работа никогда не заканчивается.