Книга Огневица и дракон, страница 4 – Марианна Красовская

— Ладно, я понял. Забираю красавицу в обмен на хороший урожай. Честная сделка.

Я стояла ни жива ни мертва. Не думала ни гадала, что меня в чистом поле беда поджидает. Родная семья отдает чудищу поганому!

— Помилуй, батюшка, — повалилась я в ноги родителю. — Своей рукой убей, только прочь не гони!

Дед звучно сплюнул на землю, а отец рывком схватил меня за плечи и поставил на ноги, оправляя задравшуюся мужскую рубаху.

— Не позорься, Янинка. Для твоего же блага. Здесь тебе жизни все равно не будет. Или ты деревню спалишь — и в омут. Или ждать не станут, убьют по-тихому. У драконов спокойнее. Служить им будешь, терем мести или деток нянькать. Глядишь, и научишься чему полезному.

Я поняла, что жалеть меня никто не будет. Отец, наверное, желал мне добра, но от его предательство в груди жгло огнем, а кончики пальцев покалывало. Видно, и взаправду подчиниться нужно, не то поле спалю. Очень хочется.

— Что же, птичка, верхом ездить умеешь? — угрюмо спросил дракон.

— Кто ж не умеет-то?

— А без седла?

— И без седла. И на лошади, и на осле, и на козе, и на поросе пробовала. На драконе, чай, не сложнее.

Взгляд странного мужчины стал еще темнее, он дернул щекой и скомандовал:

— В сторону отходите!

Мы его послушались, шарахнулись. А потом вдруг высоко взметнулась из сухой земли зеленая трава, оплетая дракона, скрывая его. Миг — и нет боле человека, только япшурица поганая лапами сучит.

— Полезай верхом, дочь.

— Да поняла уже.

Не обнявшись, не поклонившись отцу напоследок, я упрямо вскарабкалась чудищу на загривок. Горькая обида застилала глаза, не верилось мне, что никогда больше я матушку и младенчика ее не увижу. Дед откровенно улыбался щербатым ртом, отец хмурился. На лице Евсея тупое удивление. Ко мне он любви никогда не питал, но и не задирал, защищал даже порою. Впрочем, вряд ли он бы стал меня из омута вылавливать. Машка же со Степкой смотрели с любопытством и даже восторгом. Им все было в новинку.

Япшурица взмахнула крыльями, я крепко вцепилась в костяной нарост на ее башке, прижалась грудью к шее — словно и в самом деле на неоседланном жеребце сидела. И мы скакнули — чисто как через канаву, только вверх. Не приземлились на землю, а наоборот — выше и выше забирались. Ну, я однажды тоже так пробовала, да вовремя опомнилась. Мне над лесом нельзя: ежели хоть одно перышко упадет, то все, был лес — и нет его. Поэтому, как бы ни хотелось расправить крылья и слиться с ветром, я заставила себя вернуться.

Драконам всяко проще. У них чешуя холодная и не сыплется.

А я решила, что ну их всех в баню — и деда, и батьку жалостливого, и всех соседей, которые на меня пальцем показывали, и детишек, что любили из-за угла на меня ведро воды выплеснуть. Ни по кому скучать не буду, только по матери, но у нее еще детки остались, потоскует и забудет. Да и неизвестно еще, не сожрет ли меня эта тварь, на спине которой я лечу.

А небо — вон оно подо мною. И мы летим прямо в облако, и никогда в жизни со мной чудес подобных не бывало, а потому я закидываю голову и хохочу от восторга. Ветер выплел ленту из косы и растрепал волосы. Отцовская рубаха хлопает на мне, рвется прочь. Зябко? Да. Но в этом тоже есть восторг и счастье. Я лечу над облаками, я устремляюсь выше и выше, и внизу уже не разглядеть даже нашей деревни. И оказывается, что мир куда больше, чем я думала, он не заканчивается за лесом, за рекою. И Китеж — вовсе не центр всего мира. Да его вообще сверху не видно.