Книга Харчевня «Три таракана» история выживания на гномьем торжище, страница 23 – Юлия Арниева

И это было только начало.

Я поднялась с пола, отряхнула платье и направилась на кухню. «Толстяк Блин» дремал в углу, его чугунный корпус еще хранил тепло дневной работы. «Жук-Крошитель» застыл на столе, его бронзовая спинка тускло поблескивала в свете угасающей печи.

— Спасибо, — тихо сказала я им всем. — Спасибо за помощь.

И мне показалось, что механизмы довольно загудели в ответ, словно понимая каждое слово.

Может быть, так оно и было.

Меня разбудил запах. Густой, теплый аромат свежеиспеченного хлеба просочился сквозь щели в полу, поднялся по скрипучей лестнице и окутал мою спальню уютным облаком.

Я потянулась под колючим шерстяным одеялом, вдыхая этот запах полной грудью. В прошлой жизни моим будильником был резкий звон телефона. Здесь же меня будило обещание нового дня, воплощенное в запахе еды. Это было утро работающего дома, утро харчевни, которая жила своей собственной, отлаженной жизнью.

Спустившись на кухню, я почувствовала привычное тепло. «Сердце Харчевни», массивная печь в углу, уже не спала. Её кирпичные бока дышали жаром, а стрелки на медных циферблатах застыли на нужных отметках.

Согласно записям Марка, печь сама поддерживала ночной огонь, чтобы к утру быть готовой к выпечке. Я подошла к ней и приложила ладонь к боковой панели управления — уже не было того первобытного страха, как в первый раз. Теперь это стало привычным, почти интимным действием. Закрыв глаза, я мысленно отдала команду: усилить жар в главной камере, на варочной поверхности поддерживать средний огонь. Печь ответила глубоким, довольным гулом.

На разделочном столе ждал своей очереди «Жук-Крошитель». Рядом лежала горка репчатого лука. Прежде я давала ему простые команды: нарезать кольцами или кубиками. Но сегодня захотелось приготовить особый соус к мясу — рецепт из отцовских записей требовал лука, нарезанного тончайшими, почти прозрачными лепестками.

Я положила ладонь на прохладную бронзовую спинку и сосредоточилась, представляя не просто форму, а текстуру будущей нарезки. Механизм дрогнул, издал привычный паровозный выдох, но звук изменился. Вместо размеренного «Клац-клац-клац-вжик!» послышался более частый, музыкальный перестук. Из выходного отверстия посыпались луковые лепестки, идеальные в своей тонкости. «Жук» понимал сложные образы. Он был продолжением моей воли.

В своей огромной чугунной чаше отдыхал «Толстяк Блин». Он закончил ночной замес, и латунный шарик-индикатор на его «макушке» застыл в покое. Тесто под мощными крюками было живым, дышащим, идеальным. Я с нежностью похлопала механизм по теплому боку. В ответ из одного из клапанов вырвалась тихая струйка пара, словно он вздохнул во сне. Я работала не с машинами. Я работала с существами, сотворенными гением моего отца.

Вынув из печи пять румяных буханок, я почувствовала укол гордости. Хлеб был идеальным — корочка хрустела, мякиш пружинил под пальцами. Это был мой хлеб. Моя харчевня. Моя новая, странная, но по-настоящему живая жизнь.

К полудню харчевня гудела, как растревоженный улей. За длинными столами разместилась шумная компания гномов из клана Кремневых. Они громко обсуждали цены на руду, стуча тяжелыми пивными кружками по дубовым столешницам. В углу устроились двое торговцев в дорожной пыли, с жадностью поглощавших горячее рагу. Даже Мок, добродушный орк-мясник, заглянул на минуту, осушил кружку эля и подмигнул желтыми глазами. Я носилась между столами, ноги гудели от усталости, но на лице играла улыбка. Я справлялась.