Книга Харчевня «Три таракана» история выживания на гномьем торжище, страница 25 – Юлия Арниева

Страх перед Вортом, острый и понятный, отступил перед новым ужасом — более глубоким. Это было наследие. Мой отец, Марк-Изобретатель, вел двойную жизнь, которая заключалась не только в создании кухонных помощников. Он заключал сделки. Давал обещания. И теперь эти обещания перешли ко мне вместе с харчевней. Тот гном пришел не к Мей, наивной двадцатилетней девчонке. Он пришел к наследнице Марка. И ему было все равно, что я ничего не знаю.

В голове царил хаос. «Искра Глубин». Подать знак. Что это означает? Паника подступала к горлу, хотелось все бросить, забрать деньги и бежать без оглядки. Но куда? И что потом? Я понимала, что такие, как этот гном, не прощают долгов.

Нет. Бежать не выход. Нужно понять.

Ясность пришла внезапно. Я собрала золото обратно в мешок, спрятала в потайное отделение под стойкой, которое показывал паучок-счетовод. Затем подошла к входной двери, перевернула табличку на «ЗАКРЫТО» и с грохотом задвинула тяжелый железный засов. Харчевня была моей крепостью. Но ответы хранились не в зале и не на кухне.

Я прошла в кабинет отца, пахнущий старой бумагой, чернилами и машинным маслом. Не колеблясь, подошла к тяжелому платяному шкафу и всем телом налегла на него, сдвигая с места. За ним показалась знакомая каменная кладка. Приложила ладонь к теплому камню-кнопке. Тихий щелчок. Дверь в стене открылась.

Магические светильники под потолком мастерской зажглись, выхватывая из темноты верстаки, заваленные инструментами, полуразобранные механизмы и стеллажи с чертежами. Воздух был густым, пропитанным запахом металла и озона. Это было сердце мира моего отца. И где-то здесь, среди бумаг и механизмов, должен был скрываться ответ.

Я подошла к главному верстаку, где лежали стопки дневников и рабочих журналов. Взяла верхний, самый толстый журнал, сдула с него пыль и открыла первую страницу. Поиски начались.

Поиски начались с надежды, а превратились в мучение. Мастерская, казавшаяся символом гениальности отца, стала лабиринтом из пергамента и пыли. Я сидела за его главным верстаком уже третий час, и тусклый свет магических ламп отражался в десятках стеклянных баночек с порошками, молчаливых свидетелей ночных трудов Марка. Воздух был неподвижным, пропитанным запахами старой бумаги, смазочного масла и холодного металла.

Первые журналы разочаровали. Я перебирала страницу за страницей, надеясь найти хоть какое-то упоминание о загадочной «Искре Глубин», но находила лишь привычные описания кухонных помощников. Вот подробнейшие расчеты траектории движения для «Половичка-Метлы Чистюли», чтобы он не врезался в ножки столов при уборке. Схема его крошечного мозга из латунных пружин занимала целых две страницы.

— «Чистюля очень гордый, — писал отец своим аккуратным почерком. — Если случайно наступить на его хвостик-щетку, может обидеться и три дня прятаться под кроватью. Лучший способ его задобрить — дать почистить что-то особенно грязное. Тогда он весь светится от счастья».

Между техническими записями прятались более личные заметки. Воспоминания об Эльзе, матери Мей, о том, как ее улыбка напоминала ему блеск полированной меди. Как он скучал по ее голосу, когда работал по ночам в одиночестве. Как мучился виной за то, что оставил маленькую дочь.

— «Мей растет без отца, и это моя вина, — писал он неровными буквами. — Но что я могу ей дать, кроме опасности? Она обычная девочка, без проклятого дара. Пусть лучше живет спокойной жизнью в деревне, чем прячется в тени вместе со мной. Марта вырастит ее доброй и счастливой».