Онлайн книга «Краденое счастье»
|
«Какое – потерял! – вскричала коляска, когда бурный поток проспекта был преодолен и показался парк. – Это он тебе милостыньку бросил». Люба вспыхнула. «Ты что – серьезно?» «Шутки шучу!» Люба подержала монету в руках. «Какие все-таки люди в Москве добрые. Десять рублей незнакомой девушке бросил. Без всякой корысти отдал, просто потому, что хороший человек». «Хороший! – заворчала коляска. – Ага! Депутат это от полюбовницы своей ехал. Грешил всю ночь. А потом десять рублей калеке бросил, вот и совесть чиста: вроде он уж не изменщик, а голубь сизокрылый!» «Почему ты во всем видишь только плохое?» – возмутилась Люба. «Кто-то из нас двоих должен его видеть? Ты у нас кругом только хорошее замечаешь. А мне что остается?» – Девушка, гражданка москвичка, где здесь туалет? – окликнула Люба молодую женщину с метлой. – Ближайший – в «Макдоналдсе», на проспекте, – польщенно ответила дворничиха, которая только месяц назад приехала в столицу из Узбекистана. – Здесь рядом «Макдоналдс»? – воскликнула Люба. – Совсем близко, – махнула метлой женщина, – через две мусорницы. «Колясочка, Коля точно нас там ждет!» В кафе, которое действительно оказалось совсем рядом, на горластом проспекте, было прохладно. И жидкое мыло пахло сиренью, и электрополотенце само высушило Любины руки. Люба выехала из туалетной комнаты в зал и закрыла глаза. «Колясочка, сейчас я открою глаза, а за столиком у окна сидит Николай!» Коляска замерла. Люба глубоко вздохнула, распахнула глаза и повернула голову к столику возле окна-витрины. За столиком сидела элегантная женщина в возрасте золотой осени. Брови женщины были тщательно выщипаны, а на их месте находились другие, искусно нарисованные перламутрово-коричневым карандашом и тенями. Шею и руки дамы унизывали камни цвета хурмы и сливы. Дама элегантно ела пирожок. – Здесь не занято? – спросила Люба. – Пожалуйста, присаживайтесь, – ответила дама. – У вас необыкновенные украшения, – похвалила Люба, подкатив к столику с подносом. – Просто как… не знаю… как современная бразильская бахиана Лобоса! Дама с неподдельным удивлением посмотрела на Любу. – Вы любите музыку? – спросила она. – Кто ж ее не любит? – ответила Люба. – Вы тоже, наверное, любите? – Угадали, люблю, – отложив в сторону пирожок, ответила дама. – Я певица. Правда, сейчас я на пенсии, занимаюсь преподавательской деятельностью в частном порядке. Извините, как вас зовут? – улыбаясь, спросила дама. – Любовь Зефирова. А вас? – Чудесное имя – Любовь. А меня – Сталиной Ильясовной. Для друзей – Лина. Чем вы занимаетесь, Любочка? – с заинтересованностью в голосе спросила Сталина Ильясовна. – Пою. – Да что вы? И где же? – Пока дома пела. И в нашей музыкальной школе: я там на полставки работала, с детьми-инвалидами занималась. – У вас дома есть студия? – Нет, я на кухне чаще всего пою и изредка в зале: мама там телевизор смотрит. – Понятно. И какие у вас, Любочка, творческие планы? – Я насчет планов и приехала. – Так вы в Москве недавно? – Утром сегодня прибыла. Там клумба была с тюльпанами… Вы здесь клумбу поблизости не видели? – С тюльпанами – нет. Только с нарциссами. Вы где-то учились петь? – В детстве ко мне домой учительница из музыкальной школы ходила. – Какой у вас репертуар? Что вам ближе всего? – Песни я пишу сама. А аккомпанирует мне папа. – На фортепьяно? Или на гитаре? – Нет, на балалайке, на баяне, на гармони. – Значит, ваша стезя – фольклор? – Я не знаю, какая у меня стезя. Вот послушайте, может, вы определите? Люба на секунду замолчала, глаза ее затуманились, а рот горестно искривился: Ты представляешь, я ведь ждала! Я так низко еще не летала, Но шею затянуло мертвой петлей. И облака изорвало-о-о… (Здесь на балалайке проигрыш…) Несколько капель за упокой обронит скупой дождь… – Любочка, вы довольно талантливы, – сказала дама. – Правда?! – Уж поверь мне. – Сталина Ильясовна перешла на «ты». – Но тебе надо много учиться. Ты обладаешь прирожденным, но пока недостаточно развитым вокальным дарованием. Сразу скажу: в оперу тебе, к сожалению, путь закрыт… – Откуда вы знаете? – удивилась Люба. – Во-первых, твоя осанка… Собственно говоря, осанки нет. Не хочу тебя обидеть, но ты ведь частично парализована? – Ноги только. – Все равно. Ты все время сидишь, поэтому легкие у тебя не развернуты, объем маловат. Столб голоса недостаточно вытянут. Для вокалиста очень важна физическая форма. – А я сильная, – заверила Люба. – Могу отжаться на руках пятьдесят раз, танцевать на коляске, а если пристегнусь, то вместе с коляской делаю акробатические прыжки. – Отлично! – согласилась Сталина Ильясовна. – Но все-таки… – Ладно, – перебила Люба, – я по опере, честно говоря, и не тоскую. – А эстрада вполне тебе по силам. Тем более на эстрадных подмостках сейчас пользуются успехом певцы с голосом в две октавы, совершенно необъемным. Я, конечно, не имею в виду тебя… Люба слушала открыв рот. – Возможности нынешней акустической техники могут усилить самый слабенький голос, – продолжала Сталина Ильясовна. – В то же время хорошие преподаватели вокала довольно редки, и услуги их стоят дорого. Поэтому эстрадные певцы не стремятся совершенствовать голос. Ладно, не буду ворчать. В конце концов, история певческого искусства знает множество исполнителей, обладавших голосами такой яркой индивидуальности, что недостаток глубоких вокальных данных, в классическом понимании, почти не замечался публикой. Вертинский, Утесов, Бернес… Дай-ка, кстати, я посмотрю твое нёбо, чтоб зря не обнадеживать. Открой рот пошире. Так, так. К окну повернись… Что ж, нёбо неплохое, высокое. Голосовые связки… Плохо видно. Но вроде бы развитые. Думаю, петь профессионально ты сможешь. Хотя надо бы сходить к врачу-фониатру для профессиональной консультации. Люба просияла. – Нёбо… Надо же, я и не знала, – возбужденно тараторила она. – Пою себе и пою. И ведь хоть бы кто сказал, что оно должно быть высокое? – Не все это знают. Тут нужен специалист. – А где я могу учиться, как вы думаете? – с надеждой спросила Люба. – Только чтоб без лестниц. |