Книга Адептка второго плана, страница 85 – Надежда Мамаева

Мы говорили с Диром о сущей ерунде, которая порой объединяет людей больше, чем что-то глобальное. Я делилась с ним своими впечатлениями о море и рассказами о горах, в которых часто бывала в детстве. Он – о жизни в замке на западе империи, лете в жарких южных степях и коварстве зимних бурь.

Одним словом, наелась я в основном рассказами. Зато из-за стола вставала как истинная леди: с легкостью, какой рукой подать до анорексии, и ощущением, что вместо врагов на ужин таки пришел аппетит, с которым я сразилась в меру мужественно и победила. Но эта виктория оставила какое-то горькое послевкусие. Кажется, люди называют его голодом.

Правда, о последнем я тут же забыла, когда поняла: наступило оно – время расставаться. Инистый галантно отодвинул стул, помогая мне подняться, и я уже мысленно приготовила прощальную речь, когда услышала:

– Дождь только усилился, а на улице уже почти ночь. Может быть, Кимерина, ты останешься? Гостевых комнат много. А поутру вернешься в академию?

Инистый произнес это как можно более официально, но мне показалось: за этой нарочитой отстраненностью теплится надежда. Я посмотрела в окно, потом на бледное лицо Дира, которому следовало бы по-хорошему провести этот вечер в постели, и решила, где два, там и три. И снова согласилась.

Правда, это предложение было единственной вольностью со стороны инистого. А после, спустя полчаса, он пожелал мне спокойной ночи и не спеша, как мне показалось, с какой-то даже осторожностью поднялся из кресла и пошел к двери. Со слишком прямой спиной. Слишком чеканя шаг. Сжимая кулаки.

Словно не доверял собственному телу, но не хотел показать мне слабости. И я, поняв это, заставила себя остаться на козетке. Потому что вдруг поняла: здесь, в доме, когда лекарь подтвердил, что опасности для Дира уже нет, мой порыв им будет расценен наверняка как жалость. А настоящую мужскую гордость та зачастую унижает. Ибо она одна – то это худшее, что женщина может предложить мужчине. А такие, как инистый, до последнего будут сильными, стойкими. А еще – одинокими.

Ну и к тому же, если одно гордое лордейшество все же грохнется за дверью – я услышу и приду. Тогда это будет уже дружеская рука помощи. Или плечо. Или нога. За что тащить будет удобнее. Хотя… есть же слуги! Главное – их дозваться. А то что-то в доме стало подозрительно тихо.

Я еще какое-то время сидела, задумчиво глядя на огонь в камине. Тишина за дверью намекала, что никто и ничто (в том числе самооценка одного инистого) не падали. Так что я, ощутив, что глаза вот-вот готовы закрыться, подхватила сумку и пошла наверх, туда, где госпожа Томас подготовила мне спальню.

Вот только тихо и мирно уснуть мне на новом месте не удалось.

Постель была мягкой, воздух прохладным. И вся спальня, приготовленная для меня, обещала сладкие грезы. Вот только я, проворочавшись до полуночи, под одеялом поняла: в бездну все приличия! Я хочу жрать! И плевать, что гостям шарить по полкам хозяев неприлично.

Одним словом, если день не начался традиционно, чтобы было время встать и потупить, всегда будет шанс закончить его правильно: взять и поорать. Хотя бы в подушку. Пусть и про себя.

Что я и сделала. А потом глянула на сумку, в которой мирно дремала Вильда, на цыпочках дошла до кресла, где лежал оставленный слугой для меня длинный – аж до пят – махровый халат. Накинула тот и отправилась вниз.