Книга Моя по праву зверя, страница 59 – Алисия Небесная

— Ты думаешь, я просил этой связи? — рычит низко. — Ты думаешь, мне легко?

Он делает шаг ко мне. Волк в нём — под кожей, в голосе, в движении.

— Я всю жизнь был тем, на кого рассчитывали. Альфой, который не имеет права ошибаться. Мне кричали, что я должен держать стаю, держать план, держать себя. А потом ты. Ты появилась — и всё рухнуло. Волк сорвался. Инстинкты — хлынули, как буря.

— И ты не рад? — шепчу.

Он сжимает челюсть. Пальцы дрожат.

— Я не знаю, рад ли. Я с ума схожу. Сдерживаюсь. Прячусь. Потому что я не могу просто вцепиться и утащить тебя в постель, как хочет тело. Потому что ты — не одна из тех. Не ночь. Не проходящее. Ты настоящая.

Я подаюсь ближе, тихо, медленно, словно не я — а волчица делает шаг.

— Тогда возьми, — говорю. — Или скажи, что не хочешь. Но не молчи.

Он больше не выдерживает. Не предупреждает. Не спрашивает. Просто перехватывает мою талию, вжимает в себя — резко, будто в последний раз, будто наконец решился перестать бороться с тем, что давно живёт между нами.

Его рука ложится мне на спину — тёплая, тяжёлая, уверенная. Скользит выше, в волосы, сжимая затылок так, чтобы я не отвела взгляд. Не ушла. Не исчезла.

— Белла… — выдыхает в губы. Как предупреждение.

И целует.Не мягко. Не осторожно. А жадно. Глубоко. Взахлёб. Как будто всё это время сдерживал зверя, и теперь тот сорвался с цепи. Губы горячие. Давящие. Требовательные. Его поцелуй — не ласка. Это притяжение. Это притязание. Это признание, которому не нашлось слов. Райн дышит через нос, рывками, как после бега. А я — будто проваливаюсь в него. В этот жар, в этот хриплый звук в его груди, в крепость рук, обнимающих меня целиком. Он не целует — он поглощает. Но в этом нет боли.

Губы приоткрываются. С языка срывается мой стон. Мелкий, стыдный, настоящий. И он отвечает — ещё глубже, ещё ближе. Как будто теперь ему всё равно, кто услышит. Кто узнает.

Сейчас — только я и он. Только этот поцелуй, от которого мир рассыпается в искры.

Он не сразу говорит. Только смотрит — будто в самую суть, не отводя взгляда, не прячась.

Пальцы его лежат у меня на талии, крепко, сдержанно. Под кожей — жар, как будто между нами что-то древнее и живое, что нельзя разорвать. Как будто его ладони держат не тело, а связь. Метку. Истину.

— Я не мастер в словах, — произносит тихо. — Слова у меня всегда были… для приказов. Для отчётов.

Пауза. Глубокий вдох. Его волк будто вскидывает голову внутри него.

— А с тобой всё сбивается. Рушится. Всё, что я строил, что считал важным — меркнет.

Моя волчица дрожит внутри — как будто тянется к его. Узнаёт. Верит.

— Ты стала моим смыслом, — говорит, голос садится. — Не потому, что так решила метка. А потому что я просыпаюсь с мыслью о тебе. И ложусь — с ней же.

Он чуть наклоняется, щекой касается моей. Не торопливо. Просто чтобы быть ближе.

— Я думал, что смогу держать это под контролем. Смогу сдержать себя, чтобы ты не испугалась. Но, Белла…

Он прижимается лбом к моему.

— Мне страшно, что я не успею всё сказать, всё дать, что ты заслуживаешь. Потому что я… уже не знаю, как без тебя.

Губы его едва касаются моих — мягко, почти молитвенно. Не страсть, нет. Глубже. Как признание, как обещание.

Волчица внутри меня воет — протяжно, зовущим звуком. Она слышит его волка. И знает: он не врёт.