Книга Моя по праву зверя, страница 1 – Алисия Небесная

Город шумит даже в воспоминаниях.

Можно уехать, сменить квартиры, города, страны — но этот шум всё равно живёт внутри. Он бьётся в висках, как ритм шагов по асфальту. Звенит в ушах сигналами машин. Тянется гулом голосов. Проносится тенями вечно спешащих мимо силуэтов.

Это было моё. Мой ритм. Моя территория. А здесь — тишина. Даже ветер не умеет шуметь по-человечески.

Он не несёт запаха бензина и пыли. Его дыхание — сырое дерево, старый мох, хвоя. Лес живой. Он дышит тяжело, глубоко, будто проверяя: помню ли я, чья эта земля.

Стою у кромки деревьев и смотрю, как старая тропа петляет вглубь стаи. Пятнадцать лет я не переступала эту границу. Пятнадцать лет делала вид, будто эта жизнь сгорела без следа.

Но смерть стирает любые границы.

Когда мама уводила меня отсюда, её слова врезались в память, как зарубки на дереве:

— Мне плевать, что они думают. Я хочу, чтобы ты жила так, как хочешь ты. Не так, как велит стая.

Мне тогда было пять. Я знала одно — устала от бесконечного «так принято», «так надо», «дочь омеги должна…».

Законы стаи душили даже тех, кто рождён с клыками. Что уж говорить про нас.

Мама ушла тихо. Без скандалов. Просто собрала вещи и забрала меня.

Говорят, альфа тогда взвыл от ярости, но вмешиваться не стал. Сильных омег не трогали: их потеря для стаи равнялась смерти. Значит, он предпочёл сделать вид, что нас не существует.

Мы жили в городе. Крошечная квартира, длинные смены, вечная усталость.

Но впервые я видела маму настоящей. Свободной.

Она больше не сутулилась под взглядами. Среди людей она перестала быть омегой. Она стала женщиной. Моей мамой. А теперь её нет.

Рак. Самая банальная смерть из всех возможных. Глупая и несправедливая. Но именно она вернула меня сюда — туда, откуда мы бежали.

Я лишняя здесь. Всегда была. Чувствую это каждой клеткой, стоя у тропы и слушая, как дышит лес.

Пятнадцать лет. Будто их не было.

— Стоишь так, будто тебя сейчас съедят, — голос разрезает тишину неожиданно мягко.

Я знала, что он появится первым. Что именно он встретит меня. Отец.

Он не спешит подходить. Стоит в стороне, руки привычно в карманах куртки, взгляд спокойный, уравновешенный. Будто мы расстались вчера, а не пятнадцать лет назад.

Папа всегда был уважаемым бетой. Не тем, кто рычит громче всех. Не тем, кто бросается в драку первым.

Он держал порядок. Камень среди воды. Тот, кто гасит чужой гнев своим спокойствием.

С мамой он не спорил. Не потому что сдавался — он просто знал: её словами не остановить. Она шла своей дорогой, а он уважал её выбор. Даже если не понимал.

Для него стая никогда не была клеткой. Для него она была дыханием, способом жить.

Правила. Тишина. Чёткий порядок. Теперь он смотрел на меня так же.

И в этом молчании было больше тепла, чем во всех чужих соболезнованиях вместе.

— Привезла бумаги? — спросил спокойно, буднично. Будто речь шла о ремонте, а не о похоронах.

— Привезла. И прах тоже, — выдавила я, удерживая голос.

Он кивнул. Лёгкое, едва заметное движение головы. Так он всегда показывал согласие. Или одобрение.

Отец забрал сумку — без вопросов, без слов. Он никогда не спрашивал, нужна ли помощь. Просто делал то, что считал нужным.

Не чужому, не родовому гнезду я возвращаюсь — а к тому самому дому, где мама когда-то сажала ирисы под окнами, а я гонялась за соседскими щенками.