Книга Моя по праву зверя, страница 5 – Алисия Небесная

Мать тогда думала, что это просто возрастное. Гормоны, стресс, какая-то ранняя перестройка. Мы обошли всех врачей, обошли целителей, тесты, анализы — ноль. Никто не знал, что со мной. А она… не отходила.

Она была рядом, даже когда я сам не мог этого выносить. Когда меня трясло, когда я выл в подушку, когда зверь внутри рвал изнутри всё, что только мог, — она держала.

Не объясняла, не заставляла, не спрашивала. Просто гладила по спине, держала мою голову на своих коленях и шептала что-то — не слова, просто звук, чтобы я мог заснуть хоть на пару часов.

Я не знал тогда, что теряю её. А она знала. Понимала, к чему это ведёт. И всё равно осталась.

Она вытаскивала меня из той чёрной ямы, в которую я ежедневно погружался. Без упрёков, без страха. Потому что я был её сыном. Но потом… она просто ушла. Не сразу, а постепенно, как лампа, что слишком долго горела в темноте. Я остался жив, потому что она сгорела рядом.

— Я тебя ненавижу, — сказал глухо, но чётко. И это было последнее, что он от меня услышал.

Вышел, захлопнул за собой дверь, не оборачиваясь. В груди всё горело — не злость даже, а то, что пришло после неё: пустота.

Машина увезла меня в ночь. Прочь от стаи. От прошлого. От правды, которую вбили в меня, как нож между лопаток. Клуб принял меня, как всегда.

Громкий, душный, тёплый от перегретого воздуха и тел, сплетающихся в танцах. Запахи пота, алкоголя, возбуждения, чужой кожи — всё вперемешку. Свет резал глаза, дым щекотал ноздри, музыка вбивалась в виски тяжёлым ритмом.

Здесь не было Совета, не было правил, не было «пары». Здесь меня не звали Райаном из стаи Вальда.

Я не был здесь собой. Не был наследником. Я был лишь телом, движимым инстинктами. Зверь, который вырвался на свободу. Мне не требовалась компания, не нужны были разговоры. Мне нужно было выплеснуть всё — боль, гнев, разочарование.

Я хочу, чтобы всё было просто: поджечь, ударить, утащить в тёмный уголок ту, что сразу потечёт и заскулит от одного моего взгляда. Ей будет достаточно моего выбора, чтобы раздвинуть ноги.

В этом месте меня не спрашивали, что я чувствую. И, чёрт возьми, это было лучшее, что могло случиться за последние сутки.

— Ты чего такой злой? — встречает меня у стойки Брендон.

Свой. Бета. Обладает язвительностью и дерзостью, но четко осознает границы, за которыми может последовать ответная агрессия.

— Брендон, — бросаю коротко.

— Глазами сдираешь мясо, — хмыкает Брендон, протягивая мне стакан. — Или сейчас кого-то выебешь, или в стену вмажешь — лишь бы не сгореть изнутри.

Он всегда чувствовал, когда во мне зверь вырывается на поверхность, — не лез с расспросами, просто подставлял плечо, наливал и давал место выдохнуть, пока я не сойду с ума.

Райн

Брендон ухмыляется, но я вижу — маска. Глаза цепкие, внимательные, как у бойца перед первым ударом. Он не промахивается — сразу чувствует, когда дело не в драке. Не в сексе. Не в выпивке. Когда внутри всё трещит по швам, он, как всегда, чувствует — бросает крючок без нажима, не лезет в душу, но и не отступает, тянет, упрямо, по-своему заботливо, будто знает, что молчание — это хуже любого ответа.

— Опять батя с песней про «пора остепениться»? — фыркает. — Я видел тебя «остепенённого»: три драки за ночь, две девки в номере и рассвет на крыше с сигаретой в зубах. Романтика, блядь.