Книга Сердце самой темной чащи, страница 80 – Оксана Заугольная

Царь хитро глянул на Василису из-под бровей.

– Будь у меня молодильные яблоки да дочь-красавица, я бы просто так их не раздавал. Или ворам руки и головы рубил, или давал бы службу сослужить похлеще прежней, – медленно произнес царь. – Ай, Василиса Премудрая! Так и мои царевичи при деле будут вместо того, чтобы с женами своими мне козни строить, и я авось женюсь да омоложусь. Не злата по весу, а камней самоцветных давать надо было!

На этих словах царевых Кощей руками Василису обвил, а появившимися крыльями сверху точно плащом накрыл.

Поглядел царь в небо на Горыныча, потом на тени безобразные, что за Кощеем стояли, да и снял корону, в сундук положил.

– Совет да любовь, – буркнул, когда Тихон последний замок приладил. – Прощевайте.

Сел на коня и выехал за ворота.

Закрылись ворота, и снова стало тихо. А Василиса с новыми силами зарыдала, вновь про Белолику убиенную вспомнила. Пусть Белолика и ей самой смерти желала, а все одно – Василиса рыдала, ведь хоть не родную кровь, а убила она сестрицу собственными руками.

Кощей уж ее обнимал, слезы с щек сцеловывал – ничего не помогало.

– Что ты плачешь, Василисушка? – Кощей ее на перильце крыльца посадил, сам приобнял, глаза у них вровень оказались, вот навий царь ей в глаза и заглядывал. Один глаз зеленый, другой голубой, а оба с непривычной заботой смотрят, да так, что губы и без поцелуев горят. – Ужель жалеешь, что в царицы не пошла? Хочешь, осыплю золотом и бриллиантами, на золоте будешь есть, на перине, каменьями расшитой, будешь спать?

Улыбнулась Василиса сквозь слезы.

– Не жалею я, Кощей, что в царицы не пошла, и подарков мне таких не надо вовсе. На золоте есть – еда простынет раньше, чем я успею кусочек попробовать, а на каменьях спать жестко. А горюю я о своей душе подлой, о сердце черном, да о том, что убийцей стала.

– Это горе не беда, – краешком губ в улыбке дернул Кощей. – Я ведь такой же: душа и сердце мои черны, а убивал я не раз. И ты такая, Василиса, колдунья и злодейка, один в один мне подходишь. И так хорошо придумала царя извести. За яблоки уж немало битв кровопролитных было, а уж за молодильные кровь рекой литься будет.

Снова расплакалась Василиса, но Кощей останавливаться не стал. Только принялся целовать горячо губы, щеки, шею… Жарко стало Василисе, губам от собственных слез солено, тело же все плыло и горело в руках навьего царя – как тут плакать!

– Ну же, душа моя, сердце самой темной чащи, – с трудом оторвавшись от ее губ, выдохнул Кощей. – Хочешь, покажу, что было бы, останься Белолика дома? Завлекла бы мачеха твоя в свой дом старшего царевича, и стала бы Белолика царицей. Закрой глаза, я перенесу тебя туда, где это будто совершилось.

Василиса губу прикусила едва ли не до крови, но все-таки вслух сказала, что думала:

– А расскажи на словах, Кощей. Боязно мне снова смотреть что-то да отправляться. Я еще с прошлого раза ни жива ни мертва. Столько мне напоказывалось, что мне еще расхлебывать и расхлебывать!

– В хоромы тогда зайдем, – предложил Кощей. – На скатерти покажу, так не боишься?

Вспомнила Василиса, как смотрела на человечков с ладошку, и кивнула. Одно она позабыла, что вдругорядь без Кощея смотрела. А Кощей от нее ни на шаг не отходил, пока на скатерти развернулась история, и Василиса на части разрывалась: то ли смотреть, как Белолика воду, отравленную зельем приворотным, царевичу с поклоном подает; то ли шепот, щекочущий шею, слушать; то ли смотреть, как Белолика царя травит; то ли руки Кощея убирать, что ее платье оглаживали.