Книга Калифорнийская душа исекайнулась в Украине, страница 13 – Христина Холод

Мавка, наконец, кажется, удовлетворила свое первичное научное любопытство. Она прекратила свою электрическую симфонию. Вытащила электроды.

Тишина, что воцарилась, была оглушительной. Троянда лежала на полу, раскинув руки и ноги, как мертвая морская звезда. Ее дыхание было едва слышным. Я подумала, что она, наверное, потеряла сознание. Или, может, даже умерла от болевого шока.

Но нет.

Троянда была неуничтожимой. В своем безумии она была непобедимой.

Через несколько минут она пошевелилась. Медленно, как человек, выздоравливающий после тяжелой болезни, она села. Закуталась в свой кожух. Ее лицо было бледным, губы дрожали. Но потом…

Потом она подняла на нас глаза. И, блядь, улыбнулась.

Криво. Жалко. Но это была улыбка.

– Ого! – прохрипела она. – А это… это было… интенсивно! Знаете, мои родители всегда говорили, что надо пробовать в жизни все! Кажется, я сегодня закрыла сразу несколько пунктов из этого списка!

Она попыталась засмеяться, но вышел какой-то булькающий, хриплый звук.

– Я так понимаю, сеанс физиотерапии на сегодня закончен? Потому что если нет, то можем составить график. Например, по вторникам и четвергам! Чтобы мышцы не теряли тонус! Ха-ха!

Я смотрела на нее, и у меня не было слов. Она не просто сломалась. Ее психика превратилась в черную дыру, которая поглощала боль, ужас, унижение и перерабатывала их на… шутки. На ебаный стендап-выступ для своих мучителей. Это был ее способ не умереть. Ее суперсила. Ее проклятие.

Мавка слушала это с абсолютно невозмутимым лицом. Она вытирала электроды шокера тряпкой с таким видом, будто это самое важное дело в мире. Потом она подняла глаза на Троянду.

И улыбнулась в ответ.

Ее улыбка была теплой. Почти доброй. И от этого стало в миллион раз страшнее.

– График, говоришь? – мягко переспросила она. – Это замечательная идея, Троянда. Это очень… организовано. Я люблю порядок.

Она медленно встала.

– И знаешь, я подумала… Мы как-то несправедливо обошли вниманием одну… важную часть твоего тела.

– Вход хороший, но выход – это же тоже интересно, правда? Разная чувствительность, другие мышцы, совсем другая реакция… Это же целый новый пласт для исследований!

Троянда перестала улыбаться. Ее глаза начали медленно расширяться от ужаса. Она поняла.

– Н-нет… п-пожалуйста… – прошептала она, и весь ее юмор, вся ее бравада рассыпались в пепел.

Мавка подошла к ней, улыбаясь. Ласково, как мать, что собирается дать ребенку новую игрушку.

– Не бойся, глупенькая. Просто перевернись на живот, – промурлыкала она.

Не дожидаясь ответа, она легким толчком ноги перевернула Троянду.

А потом, улыбаясь, все так же ласково, она раздвинула ее ягодицы…

…и ввела электроды ей в жопу.

– Вот видишь? – прошептала она Троянде на ухо, когда та забилась в немом, новом, неизведанном ужасе. – Пространство для исследований – бесконечное. Я такая рада, что ты с нами. Нам будет очень весело.

И снова все повторилось.

Но на этот раз звук был другим.

Это уже не были высокие, пронзительные крики. Боль, что шла из глубин ее тела, из самих ее недр, вырывалась наружу низким, нутряным, животным ревом. Это был крик не от острого укола, а от глубокого, непрерывного, разрывающего боли. Ее тело выгибала дуга, ее пальцы беспомощно царапали землю, а ноги дергались в диком, неконтролируемом ритме.