Книга Калифорнийская душа исекайнулась в Украине, страница 11 – Христина Холод

Горькая, кислая желчь поднялась по моему пищеводу, и я не успела даже сказать "Fuck". Я просто резко наклонилась в сторону и начала блевать прямо на земляной пол землянки Мавки.

БЛЮВ-В-В-В-В!!!!

Это был фонтан! Не просто сплюнуть! Это была адская смесь из наполовину переваренного мяса дикого кабана, какого-то непонятного коренья, желудочного сока и всего моего калифорнийского отчаяния! ...(truncated 42148 characters)... ее осколках танцевал морозный страх.

Троянда замерла. Весь ее недавний юмор, вся ее злорадство испарились, не оставив и следа. На ее лице застыло выражение чистого, животного ужаса. Она поняла свою ошибку. Каждая клетка ее тела поняла. Она рассмешила дракона, пока тот был занят опорожнением. Самый глупый способ самоубийства во всех мирах.

– Ты же у нас такая… жизнерадостная, правда? – голос Мавки был сладким, как отравленный мед. – Даже в самых сложных ситуациях находишь причину для улыбки. Это замечательное качество. Я это очень ценю. Это делает мои эксперименты… интереснее.

Мавка не кричала. Не угрожала. Она говорила спокойно, почти ласково, и от этого кровь стыла в жилах. Она медленно подошла к стене. Подняла с пола тот самый несчастный имбирь, осмотрела его, брезгливо вытерла об стену и положила на полку. Как трофей. Или как обещание на будущее. Потом она взяла шокер. Тот, что поменьше.

– Ложись, Троянда, – так же ласково сказала она.

Троянда не двигалась. Ее парализовало.

– Я сказала, – голос Мавки немного затвердел, теряя медовые нотки, – ложись.

Как битая собака, Троянда медленно, дрожа всем телом, опустилась на спину на грязный, холодный земляной пол. Ее взгляд был прикован к лицу Мавки, и в нем не было ничего, кроме обреченности.

– Ноги, – скомандовала Мавка. – Разведи.

Троянда подчинилась. Это действие было медленным, рваным. Ее тело кричало «нет», но воля была полностью сломана. Она развела ноги, открывая себя. Свое наказание.

Мавка присела возле нее. В ее руках снова ожило это дьявольское устройство.

– Ты же смеялась над моим болью, правда? – почти шепотом спросила она, поднося электроды к ее клитору. – Ты думала, это весело. Сейчас… сейчас мы проверим, насколько веселой ты можешь быть.

Она подключила шокер к клитору Троянды. Две маленькие металлические челюсти вцепились в самую нежную часть ее тела.

Троянда всхлипнула. Это был звук, похожий на писк котенка, которому наступили на хвост.

– А теперь… – Мавка улыбнулась, и эта улыбка была самой страшной вещью во вселенной. – Поиграем.

И она начала крутить ручку.

Не равномерно. Не методично, как раньше.

Она начала играть.

Короткий резкий оборот – тело Троянды пробивает судорога, из горла вырывается короткий визг.

Пауза.

Медленный, едва заметный оборот, что создает невыносимый, зудящий, жгучий разряд. Троянда стонет, ее пальцы царапают землю.

Снова пауза.

Потом бешеный, быстрый шквал оборотов, что заставляет ее тело биться в конвульсиях, а крик превращается в непрерывное, хриплое ревение, от которого у меня заложило уши.

Мавка "игралась".

Она игралась с ее болью, как ребенок играет с игрушкой, то ласково ее гладя, то со всей силы бья об стену. Она изучала ее реакции, ее крики, ее слезы. В ее зеленых глазах пылал холодный огонь чистого, незамутненного садизма, помноженного на научное любопытство. Она словно задавала вопросы: «А что будет, если вот так? А если немного сильнее? А если сделать паузу и ударить снова, неожиданно?».