Книга Эринии и Эвмениды, страница 103 – Риган Хэйс

«Верно, Дэнни. Тебя неспроста считают умненькой девушкой, правда?»

После уроков она неизменно поселяется за одним и тем же столом в библиотеке. Обкладывается учебниками, чтобы заполнить пустующее без друзей пространство, и хрустит ментоловым леденцом, только бы перебить привкус одиночества. Ей, конечно, плохо удается отвлечься от гнетущих мыслей, это видно по тому, как она морщит лоб и резко переворачивает страницы, едва не вырывая их. В конце концов она оставляет учебу, выключает светильник и уходит прочь. Сущность же тянется хвостом, не выпуская жертву из фокуса внимания.

Дэнни глушит грусть бодрящим кофе, но даже он не придает сил пережить ночь без душевных метаний. На ее половине комнаты бардак: скомканные салфетки, брошенные мимо урны, смятые простыни на постели, а на письменном столе — ворох раскрытых тетрадей, ждущих, пока хотя бы в них наведут порядок росчерком верной руки.

Он бывал в этой комнате уже не раз, глядя в глубокой ночи, как беспокойно, но неизбежно засыпает Даньел Лэнфорд, не в пример похрапывающей без задних ног соседке. В позе эмбриона, подмяв под колени складки одеяла и отвернувшись к стенке, Даньел не могла уже видеть его, неприметного спутника, и мучилась недобрыми сновидениями до самого утра.

Так и сейчас он буравит взглядом затылок Дэнни, и чем дольше не сводит с нее глаз, тем резче и чаще она ворочается во сне.

«Развязка близка, Дэнни. Я избавлю тебя от этих страданий».

— Отдай! Отдай сейчас же!

Визг Дэнни раздается у самого уха, отчего мне кажется, что я наполовину глохну. Но ее звенящий в комнате смех дает мне понять, что слух все еще при мне, слава всевышнему.

Я поднимаю полароидный снимок Гаспара над головой так, чтобы Дэнни, лежащая спиной на ковре, не дотянулась до него. Пусть я и в гостях у Лэнфордов, сейчас ощущаю над ней полную власть.

— А если я в чат напишу? — ехидно вставляю я, наклоняя голову прямо над перевернутым лицом Дэнни. — Возьму и расскажу, что ты в него втрескалась! Даже снимок где‑то надыбала. Маньячка!

Дэнни тут же подрывается с места и набрасывается на меня кошкой.

— Только попробуй! Тогда увидишь меня в гневе. О-о-о, никто не переживет Дэнни в гневе, поверь мне на слово!

Я хохочу и позволяю Даньел отобрать фотокарточку.

— Ладно-ладно, стервозина. Так уж и быть, не расскажу, что ты на его фотках сердечки рисуешь помадой.

— Если будешь противно хихикать в коридоре рядом с ним, клянусь, я зашью тебе рот.

— Ты когда штопала‑то в последний раз? Хотя бы свои носки? — прыскаю я. — А, погоди-ка… Никогда. Потому что порванные носки ты сразу выбрасываешь, говоря коронное «куплю новые».

Дэнни шутливо пихает меня в плечо.

— Вот дурында! — восклицает она, смеясь, а затем убавляет в динамике портативной колонки звук, и басовитый голос Билли Айлиш стихает. — Я не покупаю их сама. Мне их Миранда приносит каждые три недели.

— О, простите мою оплошность, ваше высокоблагородие, — склоняю я голову и притворно вздыхаю. — Надеюсь, я не задела чести ваших прелестных носочков?

В ответ Даньел перемещается на диван и кидает в меня бархатную подушку. Покорно прекращаю сыпать шуточками. Она любовно прячет фотографию Гаспара Молины обратно в томик стихов как закладку и говорит:

— Он, между прочим, сам мне ее подарил, перед самыми каникулами. Вернее, он подарил мне сборник Эмили Дикинсон, а снимок лежал в нем, уж не знаю, намеренно он его там оставил или случайно. Может, это жирный намек? Но ты ничего не видела, ясно тебе? Еще никто не знает. Сэйди и Мэй тоже ни слова! Я им пока не доверяю, не приведи господь, разнесут по всему Уэст-Риверу свежие сплетни.